Перо фламинго

Монро Чарльз Керк

 Работа приближалась к концу. Я-чи-ла-не, Хас-се и Э-чи пробивали дно в последнем каноэ, как вдруг неподале­ку раздались злобные крики. Враги подходили. Нужно бы­ло бежать.

При

лунном свете семинолы увидели сверкающие весла каноэ, выплывавшие из лагуны, но не сразу заметили тро­их людей, которые замешкались на берегу, приводя в негод­ное состояние их лодки. Когда эти трое вскочили в един­ственное неповрежденное каноэ и оттолкнулись от берега, семинолы завопили от радости и бросились к своим каноэ. Они надеялись догнать и захватить в плен трех беглецов, от­ставших от своих спутников.

Когда они убедились, что каноэ их продырявлены и не могут держаться на воде, они схватились за луки и стали стрелять в отставших. Много стрел упало в воду, несколько ударилось о борт лодки, не причинив вреда тем, кто в ней сидел, и только одна попала в цель.

Громко вскрикнув, Хас-се выпустил из рук весло и опу­стился на дно каноэ.

Спутники его не смели остановить каноэ и броситься на помощь раненому. Гребли они, пока не догнали своего отря­да, находившегося за пределами выстрелов.

Прошло несколько часов.

Солнце ярко освещало зеленый мыс, врезавшийся в ре­ку. На траве, в тени векового дуба, лежал умирающий Хас-се. Подле него, держа его за руку, сидел Ренэ Дево и воспаленными глазами смотрел на своего друга. Горе его было так велико, что плакать он не мог.

– О, Хас-се, Хас-се! – говорил он. – Ради меня ты по­жертвовал жизнью, я один виновен в том, что случилось!

– Не горюй, Та-ла-ло-ко! Смелый воин не боится смер­ти и всегда готов ее встретить.

– Но у тебя вся жизнь была впереди. А как будут горе­вать все те, кого ты любишь!

– Да, жалко мне тех, кто будет меня оплакивать. И о них я хочу говорить с тобой, пока силы меня не оставили. Та-ла-ло-ко, исполнишь ли ты мою просьбу?

Сжав руку друга, он заговорил чуть слышно, так как слабел с каждой минутой:

– Та-ла-ло-ко, твои соплеменники погибли, а мое пле­мя теряет сына. Займи мое место. Будь сыном моему отцу, будь братом сестре моей Нэтле!

Он умолк и с трудом перевел дыхание

– С радостью исполню я твою просьбу и постараюсь заменить сына и брата тем, кто тебе так дорог, – не задумы­ваясь, ответил Ренэ.

Хас-се пытался еще что-то сказать, но голос его оборвал­ся, кровь хлынула из раны, и воины, окружавшие умираю­щего, думали, что настал конец. Но снова Хас-се открыл глаза и слабым голосом спросил:

– Будешь ли ты носить перо фламинго?

– Да, да, Хас-се! – воскликнул Ренэ.

Умер Хас-се, когда солнце скрылось за горами и заревом заката окрасилось небо. Воины осторожно подняли умерше­го положили его на дно каноэ и продолжали путь в страну Алачуа.

Хас-се так и не узнал, кто нанес ему смертельную рану. Но когда воины осмотрели стрелу, увидели они

на древке грубо вырезанное изображение змеи. Это была метка Читты. Так отомстил он своему сопернику, который много месяцев назад победил его на состязании.

Печально было возвращение Я-чи-ла-не и его отряда в деревню Алачуа.

В глубоком молчании воины вышли из каноэ, бережно подняли тело Хас-се и внесли его в хижину Микко.

Похоронили они его, по обычаю своего племени, в мо­гиле из толстых древесных стволов, сложенных так, что дикие звери не могли ее разрушить. Подле него положили оружие и самые ценные его вещи.

Когда закончены были погребальные обряды, старый вождь взял за руку Ренэ и сказал дрожащим голосом, но так, чтобы все его слышали:

– Одного сына я потерял, другого нашел. Хас-се ушел от меня, но Та-ла-ло-ко занял его место.

Так принят был Ренэ в среду индейцев. Никогда не рас­ставался он с пером фламинго. Вскоре стал он метким стрел­ком и прекрасным охотником, а индейцы посвятили его в тайны лесной жизни. Ренэ в свою очередь делился с ними теми знаниями, какие привез из Старого Света.

Время от времени долетали слухи о зверствах испанцев и о жестоком обращении их с туземцами той страны, кото­рой они завладели.

Слухи эти пугали индейцев, и племя, принявшее в свою среду Ренэ, решило не возвращаться в родные края, а навсегда остаться в стране Алачуа.

Прошло много месяцев с тех пор, как Ренэ поселился с индейцами племени алачуа. Однажды во главе неболь­шого отряда воинов отправился он на охоту. Охотились они на аллигаторов и забрели к великим болотам Окифеноки.

Как-то они расположились на привал и, сидя у костра, закурили свои каменные трубки, а один из старых охот­ников стал рассказывать древние предания племени. Вдруг все вздрогнули и вскочили: где-то вспыхнул огонь, и раздался оглушительный треск. Донесся он из маленькой рощи, находившейся неподалеку.

«Разорвалось огнестрельное оружие», – подумал Ренэ.

Затем послышались вопли и стоны. Ренэ с трудом убе­дил своих товарищей пойти посмотреть, что случилось. Все они были охвачены суеверным страхом и долго не ре­шались отойти от костра.

В роще они нашли молодого индейца, который с воем катался по земле. Подле него валялись обломки испанского аркебуза или мушкета. По-видимому, он целился в одного из охотников, расположившихся у костра, но, быть может, ружье было заржавлено или он насыпал слишком много пороху; как бы то ни было, но оно разорвалось у него в ру­ках, когда он спустил курок.

Осмотрев раненого, индейцы убедились, что глаза его выжжены порохом.

Несчастного перенесли к костру. Хотя лицо его было обезображено, но Ренэ сразу его узнал. С ужасом всматри­вался он в знакомые черты.

Когда Ренэ объяснил своим друзьям, что этот человек хотел убить их из-за угла, они возмутились и протянули руки к лукам, чтобы немедленно застрелить негодяя. Но Ренэ их остановил.

– Я его знаю, – сказал он. – Это изменник, недостой­ный смерти воина. Оставим его жить. Он потерял зрение; пусть слепота будет ему вечным наказанием. Положим его на тропе, которая ведет к болотам. Должно быть, есть у него спутники, они придут и позаботятся о нем.