Перпендикулярный мир
Шрифт:
— Маш, очнись, к тебе обращаются, — незаметно толкнул Иван Машу.
Но та уже и без того прекратила свои харе, харе, — и уставилась с состраданием на несчастного.
Тот согнулся на земле каким-то крючком, опустил низко голову, так что лица не было видно, — и весь превратился в какой-то дрожащий, болезненный ком. Он никак не реагировал на то, что происходит вокруг, — должно быть, ко всему прочему, и не слышал ничего, и не видел, и не чувствовал.
— Вы на самом деле этого хотите? — негромко переспросила
— Да. Мы хотим… — четко, с какими-то суперавторитетными интонациями в голосе, подтвердил старик.
— Что-то я не пойму, — сказала Маша, но как-то не слишком по-доброму. — Вы хотите, чтобы я исцелила его? Или вы хотите узнать, смогу ли я это сделать?
— Мы хотим, уважаемая Светлана Игоревна, — повторил, громко и слишком отчетливо старик, — чтобы вы исцелили этого беднягу.
— Я не могу этого сделать.
— Почему? — как-то хитро спросил мудрый старик.
— Я не умею исцелять.
— Вы же чем-то опоили уважаемых наших отцов семейств, и теперь они утверждают, что вы — госпожа, и можете все… Но тогда вы можете приготовить свое зелье. И мы дадим попробовать его этому бедняге.
— Он что у вас, кролик?.. Может, вы попробуете его сами?
Иван что есть силы толкнул ее в бок. Эту харе-харе…
— Не дерзи… Нам же хуже будет.
— Опасно, — мудро и без обиды, не согласился старик, — мы видели результат.
— Хорошо, — кивнула Маша, — хорошо, что вы такой осторожный… Тогда дайте ему выпить что-нибудь.
— Что? — хитро спросил старик.
— Все равно, что… Какая разница!
— Никакой разницы? — продолжал хитрить старик.
— Никакой, — согласилась Маша.
Мудрец в чалме сделал знак рукой, из-за его спины вышел парень, налил в стакан из какого-то графина, стоявшего на журнальном столике, и вопросительно посмотрел на своего командира.
— Пои, — хитро сказал старик.
Парень подошел к несчастному, присел перед ним на корточки, приподнял немного его голову, и поднес этот стакан к его губам.
Все хотели посмотреть, как это происходит. Но в партере были одни мудрецы, им было видно лучше всего. Остальные заглядывали через них, или старались зайти со стороны, — там тоже было неплохо видно.
Бедняга сделал несколько глотков, и больше не захотел.
— Достаточно, — негромко сказал главный мудрец своему служителю, который вопросительно посмотрел на него.
Все стали наблюдать, что произойдет с калекой дальше. Так что, даже Маша с Иваном перестали их интересовать.
Иван, который предчувствовал прокол в программе спектакля, шепнул Маше:
— Они же обозлятся, что ты их поводила за нос… Ты подумала об этом? Лучше бы было продержаться как-нибудь до завтра, чтобы нас спокойно отправили на рынок.
— Не терпится, чтобы тебя продали? — спросила Маша.
Опять Иван с трудом узнал ее голос. Как тогда, — в поезде.
Но на этот раз
— Ты смотри у меня, — испуганно сказал Иван, — ты мне слово давала…
Может быть, Маша и дала Ивану какое-то слово, — она не помнила. Но если и дала, то дала выше сил.
Или ее слово взяло временный отпуск. За свой счет.
Потому что толпа человек в пятьсот, или, на худой случай, в триста, — не зря так внимательно наблюдала за несчастным паралитиком.
Таинственное зелье, стоявшее на журнальном столике в графине, неизвестно как туда попавшее, — делало свое дело.
Началось с того, что только что совершенно неподвижный калека, — если не считать мелкой трясучки всего его организма, — стал самостоятельно приподнимать голову. Он чуть приподнял голову, посмотрел на утрамбованную ногами землю, рядом с собой, — и протянул к ней руку.
Только что скрюченную, и совершенно неподвижную.
А здесь она послушалась его воли, слегка распрямилась, протянулась по направлению к земле, и коснулась ее.
Все уставились на его пальцы, которые трогали эту землю, как-то непостижимо ласково гладили ее, словно вместо обыкновенной земли, это была мама этого несчастного, — а он ее, после долгих безуспешных поисков, нашел.
Как находят единственного человека на Земле, которому ты еще нужен…
При виде чуда, дамочки в толпе слегка заголосили и зарыдали. Некая негромкая истерика началась в толкучке среди особ женского пола. Мужчины же сурово молчали, дети прижались к их ногам.
Между тем, распрямилась одна нога паралитика. Он теперь полусидел на земле, опершись о нее одной рукой, и вытянув ногу… Старался протянуть вперед вторую скрюченную руку. И у него — получалось.
Он чего-то хотел… Дотянулся второй рукой до земли, и оперся ею об нее. Теперь он упирался в землю двумя руками, — и начинал выпрямлять вторую ногу.
Дамские всхлипы в толпе раздались отчетливей, — с одной так сделалось просто плохо, ее здоровые ноги перестали держать ее, и она сползла вниз, ее кинулись поднимать, и держали за плечи, чтобы она могла наблюдать происходящее дальше.
Паралитик между тем выпрямил вторую ногу и опустил туловище на землю. Было такое впечатление, что весь этот процесс исцеления изрядно утомил его, и теперь он собрался немного прикорнуть.
Он весь лег на землю и принялся сворачиваться на ней калачиком. Он положил одну, только недавно еще неподвижную, руку себе под щеку, подтянул колени непослушных ног, почти достав ими до головы, и обхватил их другой, свободной рукой.
И закрыл в блаженстве глаза…
После этого перестал вообще делать какие-либо движения.