Персональные демоны
Шрифт:
Ну, полагаю, вот я и разбудила маму. Хотя, чему тут удивляться, Люк и правда обладает некой вибрацией. И, давайте на чистоту, вряд ли он расположил к себе многих родителей девочек-подростков.
Глава 7. Персональные демоны
С того момента, как Люк вчера уехал, я не могу думать ни о чем, кроме него. Наверно, термин «завладеть мыслями» здесь будет наиболее точен. Его взгляд… никто раньше никогда так на меня не смотрел. Мысль об этом вызывает
— Не может быть! — взвизгиваю я, а мама улыбается.
— Похоже, сегодня обратно ты поедешь с дедушкой.
— Не понимаю, что тут такого. Это всего лишь дурацкий старый автомобиль. Кому он нужен, если можно купить совершенно новый? — говорит Грэйс со своим обычным прагматизмом.
— Дедушке и мне, — отвечаю я.
Она закатывает глаза и пожимает плечами.
Дедушка подпрыгивает на скамье почти всю мессу. Чтобы остановить себя от подпрыгивания вместе с ним, я смотрю, как Грэйс перебирает на коленях четки. Она, похоже, пошла иным путем, когда умер Мэтт, обратившись к Богу, словно он мог что-то исправить… или изменить. Она всегда была доверчивой. Даже легковерной. Молитвы не работают. Я проверяла.
Я оглядываюсь на дедушку, вспоминая тот момент, когда я последний раз вставала на колени и молилась. Это было три года назад, после того, как одним субботним утром я проснулась из-за вспышки в голове. Закрыв глаза, я увидела, как моя бабушка лежит в саду лицом вниз в луже собственной крови.
Когда я ей позвонила, никто не ответил. Я сказала маме, что нужно поехать и проверить ее, но она велела мне не выдумывать. Я не могла объяснить ей причину своего поведения, боялась, что она сочтет меня сумасшедшей, поэтому я встала на колени и начала молиться.
Когда в тот день дедушка вернулся домой с рыбалки, он нашел бабушку в саду, где она упала с лестницы, распоров себе живот секатором.
Вот тогда я окончательно убедилась: Бога нет.
Как только месса заканчивается, дедушка вскакивает со своего места.
— Готова ехать?
— Я уже целый год готова.
— Тогда вперед!
Он прокладывает себе путь к выходу из церкви, я следую за ним, не отставая ни на шаг.
Когда мы доходим до машины, он открывает водительскую дверь и протягивает мне ключи.
— Я за рулем? Да ладно?!
Он улыбается.
— Ты это заслужила.
Я запрыгиваю на водительское сиденье и включаю зажигание, мгновенно «Симпатия к Дьяволу» The Rolling Stones начинает литься из приемника. Я выкручиваю громкость на полную катушку.
— Потрясающе!
Обнимая руль, я улыбаюсь так широко, что щеки начинают болеть.
Дедушкины голубые
— Едем!
Я поправляю зеркала и сидение, а затем переключаю скорость и медленно выезжаю со стоянки.
Жму на газ и чувствую, как плавно крутятся колеса подо мной, ощущаю прохладный утренний ветер, развевающий мои волосы.
— Она великолепна! — перекрикиваю я шум мотора, радио и ветра.
Я смотрю на дедушку и вижу чувство гордости на его лице.
— Мы проделали огромную работу.
— Дедушка?
— Оу?
— Как думаешь, если бы у дьявола была машина, то какая?
Он, ни на секунду не задумываясь, говорит с озорной улыбкой:
— Черная Шелби Кобра.
Внутри у меня все сжимается.
— Какого года?
— Шестьдесят седьмого.
Почти.
Мы подъезжаем к его дому.
— Оставь ее, — говорит дедушка. — Покатаемся потом.
— Так какой у нас следующий проект? Другой Мустанг?
— Может быть. Я подумываю о Шелби Кобра шестьдесят седьмого. Иди сюда. Хочу тебе кое-что показать, — говорит он, открывая входную дверь. Я чувствую сладкий запах дыма из трубы, когда мы проходим между ореховым журнальным столиком и потертым диваном в гостиной, направляясь в спальню.
Он берет с комода фотографию в деревянной рамке и передает мне.
— Бабушка когда-нибудь показывала ее тебе?
— Нет, — говорю я, беря рамку в руки. Я смотрю на фотографию. На ней молодая пара. Он с темными волосами и небесно-голубыми глазами, одетый в темные джинсы и черную футболку. Его руки обернуты вокруг талии девушки в рваных джинсах и красном топе на бретельках, ее светлые волосы раздувает ветер. Она сидит на капоте черной Шелби Кобра шестьдесят седьмого года.
— Это день, когда я попросил твою бабушку выйти за меня… Лето после школы.
— Ничего себе. Вы были так молоды.
— Ну, в то время дела обстояли иначе. И я до сих пор ни разу не пожалел о том своем решении.
Я снова смотрю на фотографию… На то, как дедушка обнимает бабушку, держа ее, словно самое ценное в своей жизни. На ее озорную улыбку и блеск в сапфировых глазах, направленных на молодого человека.
— Она выглядит счастливой.
Улыбка расцветает на его лице.
— Мы и были счастливы. Я тогда был хулиганом. Твой прадедушка не сомневался, что я сам дьявол. Пытался изгнать меня дробовиком, — смеется он. — Можно подумать, это бы сработало, будь я на самом деле дьяволом.
— И когда ты изменился?
— Не уверен, что это вообще произошло. Но, главное, у меня ушло не так уж много времени, чтобы понять, что я люблю ее. И ради нее я всегда старался быть лучше. Так что, в итоге, твой прадедушка, наверно, решил, что уж лучше бы я был дьяволом.
Я последний раз смотрю на фотографию и ставлю ее обратно на комод, постукивая по Шелби указательным пальцем.
— У меня есть… друг, который ездит на шестьдесят восьмой.
Его выражение лица вдруг становится серьезным, а на лбу появляются беспокойные складки.