Перстень Матильды
Шрифт:
По мере того как Владимир поднимался по широкой мраморной лестнице банка, ему казалось, что с каждой ступенькой чемодан становится тяжелее. В операционном зале клерк указал окошко, куда следует обратиться. Оттуда наследнику пришлось перейти ко второму окошку, затем к третьему. Там банковский чиновник, краем уха выслушав клиента, посмотрел на него поверх очков и молча указал на прикрепленное около окошка объявление:
В связи с тем, что в английский банк обращаются разные лица по поводу 400 миллионов рублей, якобы
В этот день обитатели лондонского Сити видели, как из дверей крупного английского банка вышел пожилой грузный мужчина с потертым чемоданом. Поставив чемодан на тротуар, он тяжело опустился на него и вперил отрешенный взор в надпись на фронтоне: «Деньги — это власть!» Через некоторое время грузный мужчина поднялся и, нетвердо ступая, поплелся по улице.
— Сэр! — окликнул его швейцар. — Вы оставили свой чемодан!
Но мужчина не оглянулся.
В эту минуту около банка по чистой случайности оказался полицейский репортер из Парижа. Увидев брошенный на тротуаре знакомый чемодан, он радостно воскликнул:
— О, да ведь это чемодан царя Владимира!
И бросился к телефону.
ПЕРСТЕНЬ МАТИЛЬДЫ
ДВА «ЯГУАРА» В ОДНОМ КАПКАНЕ
Однажды в полночь в одной из московских квартир зазвонил телефон.
— «Ягуар-101»? — послышался в трубке мужской голос. — Говорит «Ягуар-102». Напоминаю: «Комета» стартует ровно в девять. «Кобра» все приготовила… «Амазонка» может отправляться налегке…
— Вас понял, — ответил «Ягуар-101». — Старт ровно в девять!
Об этом ночном разговоре мы могли ничего не знать, если бы не одно обстоятельство. Дело в том, что под кличкой «Ягуар-101» фигурировал один из нас, а под кличкой «Ягуар-102» — другой.
К эзоповскому языку и кличкам мы стали прибегать с тех пор, как одна из иностранных разведок занесла нас в свою картотеку. Какая именно эта была разведка — английская «Интеллидженс сервис», западно-германская служба безопасности или американское ЦРУ, мы еще не знали. Но поскольку сам факт не вызывал никаких сомнений, мы поспешили законспирироваться.
В эту одиссею нас втравил юный практикант Женя Лифанов. Женя был страстным собирателем марок и состоял в личной переписке с французским филателистом господином Леви.
Письма от господина Леви приходили каждую неделю. Иногда парижанин в знак внимания вкладывал в конверт небольшой презент — две-три пластинки жевательной резинки.
— Полезная штука! — отправляя в рот жевательную резинку, бравировал своими международными контактами Женя. — Ароматизирует полость рта… Развивает мышцы лица, предупреждает от преждевременных морщин!
Сотрудничество двух
В письме говорилось:
«Уважаемый коллега!
Ваш адрес я получил от Леви из Франции, с которым Вы обменивались марками. Я же не филателист (чем, вероятно, огорчу Вас), но могу Вам посылать некоторые новинки, выходящие в нашей стране.
Лично я интересуюсь современной художественной литературой и поэзией.
Если Вы интересуетесь еще чем-либо, кроме марок, то я охотно помогу Вам.
Вероятно, у нас найдутся общие интересы. А мне переписка на русском языке доставит большое удовольствие, так как знание этого языка я получил от матери и интересуюсь жизнью России.
Надеюсь на Ваш скорый ответ.
С приветом и уважением к Вам
Алекс Липперт».
Вывод напрашивался сам собой: господин Леви отказывался от дальнейшего сотрудничества с Женей. Юного филателиста охватило глубокое возмущение. Во-первых, французский филателист, денонсировав договор, даже не удосужился лично уведомить об этом коллегу. Во-вторых, в переписку представителей двух стран бесцеремонно вмешалась третья держава.
— Коллега! Какой я ему коллега?! — вскипел практикант. — Сам же говорит, что к филателии не имеет никакого отношения! Короче говоря, не хочу знать никаких Липпертов, и пошли они все к дьяволу!
— Не надо горячиться, — сказали мы. — Ты посмотрел на этот факт с одной стороны, а теперь посмотри с другой. Человек протягивает руку и ждет ответного рукопожатия. А ты?
— А я пошел сдавать экзамены! — отрезал практикант. — Его хобби литература, а мое марки! А если уж вы так хотите обучать этого немца русской литературе, то пишите ему сами!
Тоскливый зов пятидесятипроцентного россиянина, доносившийся с берегов Майна, затронул наши чувствительные души. Человеку, в котором заговорил голос крови, хотелось помочь. Но при этом мы рисковали оказаться в таком же положении, что и господин Липперт, вторгшийся в чужую переписку.
Эти сомнения легко разрешил все тот же Женя.
— А вы пишите ему от моего имени, — сказал он. — Считайте себя моими секретарями.
Охваченные благородным порывом, мы принялись сочинять первое письмо в западногерманский город Франкфурт-на-Майне. В ту минуту мы еще не догадывались, что сантименты господина Липперта — это всего лишь искусно расставленный капкан.
«О’КЭЙ» ИЛИ «ЗЕР ГУТ»?
Господин Липперт отрекомендовался коммивояжером торговой фирмы. Ему было сорок шесть лет, он состоял в браке и был любящим отцом двухлетней белокурой девчушки.
Коммивояжер держался бесхитростно, с подкупающей простотой.
«Дорогой Евгений! — писал он. — Разрешите, я буду обращаться к Вам по имени. И Вы меня можете называть просто Алекс…»
— Рубаха парень! — умилился один из нас.
— Поистине русская душа у этого немца! — воскликнул другой.