Первая академия. Том 3
Шрифт:
Мы сидели на диванчиках возле лестницы — там же, где мы впервые увиделись с Машей — и общались. Узнал я много интересного.
Оказалось, в бою погибло почти всё семейство главы рода Демидовых, а переговоры вёл один из его братьев — тот самый господин, которого мы пленили вместе с Петром Петровичем. Он-то и подписал мирное соглашение, по которому почти всё имущество их рода отошло Оболенским. Исключением стали разве что два завода в Челябинске (Оболенские в Челябинск принципиально не желали лезть, слишком враждебная там была обстановка) и каких-то шахт
Зато всем остальным отныне владели Оболенские. Это и предприятия вблизи Екатеринбурга, большинство которых и так уже были захвачены, это и доходные дома Екатеринбурга и ближайших городков, это и рудники на Северном Урале. Мои союзники получили огромное количество активов.
Всего же у Демидовых осталось семь представителей мужского пола, если учитывать всех пленных и раненых. Так же в плен попали родственники Демидовых с другими фамилиями и дворяне из союзных родов — их набралось ещё человек тридцать. У них отбирать ничего не стали, просто заставили подписать соглашение о ненападении.
Не знаю, какую силу имели все эти соглашения. Наверное, никакую. Но возросшая мощь рода Оболенских должна была служить сдерживающим фактором. Хотя, какая, к чёрту, мощь… Оболенские тоже потеряли много сильных одарённых. Максим, племянник Бориса — погиб, Николай, с которым летом мы ходили на разведку — погиб, ещё несколько членов семьи погибли. Но Борис утверждал, что родни у него всё равно осталось больше, чем у противника.
Одна беда, у главы рода Демидовых остался сын — мальчишка лет двенадцати. Скорее всего, будет мстить, когда подрастёт. Но это потом.
Меня поразили перемены во внешности Бориса Порфирьевича: он постарел лет на десять, а на лице даже как будто морщин стало больше. Он виду не показывал, но всё равно чувствовалось, что человек пережил глубокую личную трагедию.
В свою очередь, я обмолвился, что сегодня утром на меня было совершено покушение.
— На вас напали два сильных одарённых? — лицо Бориса ещё больше омрачилось, а над переносицей появилась сердитая складка. — Кто это был, вы узнали?
— Точно — нет, но скорее всего, Святослав Шереметев. Уже третье покушение.
— Шереметев… Вот же поганец.
Борис замолчал, и в это время с первого этажа донеслись стоны какого-то раненого. Несколько человек приехало сюда с тяжёлыми ожогами — вероятно, один из них.
— Негодяй этот Святослав Шереметев, — проговорил Борис. — Если его шавки снова появятся здесь, живыми они не уйдут.
— К вам они не полезут. Они будут гадить мне. Поедут в Чусовград, возможно, попытаются устроить проблемы на заводе, как устроили прошлой весной в Ярославле. Им я нужен, а не вы.
— В Чусовграде у нас отныне тоже будет стража. Обращайтесь, если что-то случится. Вы нам помогли одержать победу, и я не забуду этого… весь мой род этого не забудет, частью которого, я очень надеюсь, вы скоро станете.
— Простите, Борис Порфирьевич, но я останусь частью моего рода.
— Конечно. Никто и не заставляет вас меня фамилию. Но всем мы — родственники. Вот что главное. Одно
Спорить сейчас не имело смысла, к тому же в чём-то Борис был прав: всем мы теперь в одной лодке.
— Если вы говорите про помолвку, то думаю, это действительно случится, возможно, даже скоро. Мы с Марией в данном вопросе разногласий не имеем, — сказал я.
— Мы с ней уже беседовали об этом, и я очень рад, что вы сошлись характерами. Знайте, Оболенские никогда не бросают родственников в беде, поэтому если понадобится помощь, обращайтесь в любое время, подумаем, что можно сделать. Ну а чужаков я здесь не потерплю. Будут приезжать и устраивать беспорядки — останутся лежать в нашей земле. Пойдёмте вниз, Алексей Васильевич. Мне ехать пора, дел, знаете ли, невпроворот будет ближайшие дни. Но мы ещё пообщаемся с вами. Или вы хотите остаться?
— Нет, мы с Машей уже поговорили, и я тоже поеду.
Я заглянул к своей невесте, попрощался с ней, после чего мы с Борисом спустились вниз и, сев каждый в свою машину, отправились в Екатеринбург, а там уже разделились: он — к себе, я — дальше по трассе в Чусовград.
На обратном пути я твёрдо решил, что этой зимой вызывать Шереметева на дуэль не буду. Казалось бы, я должен был сделать противоположное и поначалу, сразу после покушение, так и хотел. Но голос разума возражал.
Если Святослав погибнет на дуэли от моей руки, об этом узнают все, и тогда сообщники Шереметевых меня точно попытаются арестовать, и мне придётся бежать из страны. Чтобы такого не произошло, надо убить его тайно, не оставив никаких явных доказательств моей причастности к его смерти. Ну или дождаться, когда Оболенские созреют устроить переворот, и там уже под шумок расправиться со своим недругом.
И пусть Вяземский и Орлов хотели моими руками убрать Шереметева как можно скорее, подставляться было нельзя, как и доверять Орлову — человеку, по чьему прямому указу убили родителей Алексея Дубровского. Да и Бельские с Долгоруковыми могут не захотеть остаться в стороне. Я ведь окажусь тогда для них угрозой номер один.
Дело, ради которого я прибыл, было закончено, мы победили враждебный род, и теперь я со спокойной совестью мог возвращаться в Москву. Мне даже деньги пообещали за участие: Пётр Петрович собирался заплатить десять тысяч, и ещё пять — Борис Порфирьевич лично от себя. Вся сумма должна была пойти на погашение моего долга.
Но в Москву я не поехал. У меня оставалась свободная неделя, и я решил провести её с пользой и узнать, наконец, что творится на моём предприятии.
Проблема с кадрами за последние месяцы частично решилась. Борис Оболенский устроил к нам на руководящие посты трёх своих знакомых, нескольких человек мы наняли со стороны, кого-то из оставшихся сотрудников пришлось повысить, кому-то временно взять на себя дополнительные обязанности. В общем, выкрутились. Ника по возможности всех проверила и даже понаблюдала за новым управляющим Полозовым. Пока ничего подозрительного ни за кем замечено не было.