Первая красотка в городе
Шрифт:
нервная игра – вроде через скакалку прыгаешь, или лягушек препарируешь, или ссышь в почтовый яшик, или своему песику дрочишь.
– для меня ничего – это много, – пели они, – я – богач, наслаждаюсь ничем…
рука об руку дошли они до подземного гаража, нашли бэгов кэдди 69-го года, залезли, зажгли по долларовой сигаре, Дэн сел за руль, вывел ее оттуда, чуть не сшиб какого-то бомжа, хилявшего с Площади Першинга, свернул на запад к свободной трассе, к самой свободе, ко Вьетнаму, к армии, к ебле, огромным полянам, сплошь поросшим травой и уставленным голыми статуями, к французскому вину, к Беверли-Хиллз…
Бэгли перегнулся и пробежался пальцами по ширинке Дэнфорта.
надеюсь, он хоть женушке-то своей оставит, подумал тот.
стояло теплое лос-анжелесское
– Минни, я люблю тебя.
– я тебе тоже люблю, Дэн, – ответила та. – а этот жлоб с тобой?
– тут, рядышком, только полный рот себе отсосал.
– ох, Лэн, не сливай понапрасну!
он расхохотался и положил трубку. чуть не сбили какого-то черномазого на пикапе.
не черного, а именно черномазого, во какого. лучше города, чем этот, на свете нет, если всё срастается, а когда не срастается, только один город хуже – Большое Я[9]. Дэнфорт поддал до 85. патрульный на обочине ухмыльнулся ему с мотоцикла. может, Бобу сегодня позвонит чуть попозже. с Боба всегда уписяться можно. 12 сценаристов вечно ему пишут анекдоты поприкольнее. а сам Боб – естественный, как навозная куча. просто чудненько.
он выкинул долларовую сигару в окно, поджег другую, пришпорил Кэдди до 90, прямо к солнцу, как стрела, дела идут отлично, жизнь тоже, – а шины кружились над мертвыми, умиравшими и еще не умершими.
ЗЬЯЯЯЯААААААУУУМ!
3 ТЕТКИ
мы жили прямо через дорогу от парка Мак-Артура, Линда и я, и как-то ночью, выпиваючи, увидели, как за окном пролетел человек. странное зрелище, как в анекдоте, но когда тело ударилось о тротуар, на анекдот это мало походило.
– господи боже мой, – сказал я Линде, – да он лопнул, как перезрелый помидор!
мы сделаны из одних кишок, говна и какой-то слизи! иди сюда! иди сюда! погляди только на него!
Линда подошла к окну, затем сбегала в ванную и проблевалась. потом вышла. я обернулся и посмотрел на нее.
– да ей же богу, крошка, он просто похож на опрокинувшуюся лохань с гнилым мясом и спагегги, одетую в драный костюм и рубашку!
Линда вбежала обратно и рыгнула опять.
я сидел и пил вино. вскоре раздалась сирена. на самом деле, надо было вызывать санэнидемстаниию. да и хуй с ним, у нас всех свои проблемы. я никогда не знал, где взять денег на квартиру, а чтобы идти искать работу, мы слишком болели от кира. всякий раз, когда мы начинали волноваться, оставалось единственное – ебаться. от этого мы ненадолго все забывали. ебались мы много, и, к счастью для меня, с Линдой барахтаться было хорошо. вся эта ночлежка кишела такими же, как мы: люди киряли, еблись и не знали, что дальше. то и дело кто-нибудь прыгал из окна. но деньги к нам, казалось, всегда откуда-то приплывали – как раз когда мы уже готовы были лопать собственное дерьмо: однажды 300 долларов от покойного дядюшки, в другой раз – запоздалый возврат налогов. в третий раз я ехал в автобусе и на сиденье передо мной лежали 50-центовые монеты. что это означало или кто это сделал, я не имел ни малейшего понятия – до сих пор не имею. я пересел поближе и стал набивать карманы полудолларами. когда карманы наполнились, я дернул за шнурок и слез на следующей остановке. никто мне ничего не сказал, не попытался остановить. я имею в виду, что когда ты пьян, то не повезти не может, даже если ты неудачник – все равно повезет.
часть каждого дня мы, бывало, проводили в парке – на уток смотрели. вы мне должны поверить: когда здоровье подорвано непрерывным пьянством и нехваткой приличной пищи, когда устал от траха как попытки забыть обо всем, с уточками ничего не сравнится. то есть, нужно из своей конуры куда-то вылезти, потому что темно-синяя тоска навалится – и ты уже следующим из окна вылетаешь, сделать это гораздо
подберешься поближе, а он – ФФЫРК!!! фонтан брызг, и пизденыш упорхнул! в основном питались мы блинчиками из муки на воде или же таскали кукурузу из чьих-нибудь огородов – один парень вообще кукурузный сад у себя развел, – но не думаю, что он хотя бы один початок сам сожрал. потом тырить еше можно было с открытых рынков – то есть, перед одной бакалейной лавкой стоял овощной ларек, – а это означало случайный помидор-два или огурчик, но мы были мелкими воришками, беспонтовыми и полагались в основном на удачу. сигареты были проще всего – выходишь прогуляться вечерком – кто-нибудь обязательно оставит окно машины опушенным, а на приборной доске – пачка или полпачки. разумеется, вино и квартплата были реальными проблемами, и мы еблись и волновались по их поводу.
и, как всегда бывает с предельным отчаянием, наши черные дни наступили. не осталось ни вина, ни удачи, ничего. никаких кредитов больше ни у хозяйки, ни в винной лавке. я решил поставить будильник на 5:30 утра и сходить на Фермерский Рабочий Рынок, но даже часы как надо не работали. они когда-то сломались, и я их вскрыл, чтобы починить. там лопнула пружина, а заставить ее работать снова можно было только одним способом отломать у нее кусочек и подцепить снова, все снова закрыть и завести. если вы хотите узнать, что с будильником делает укороченная пружина – да и с другими часами, наверное, тоже, – я вам расскажу.
чем короче пружина, тем быстрее крутятся минутная и часовая стрелки. сбрендили часы, в общем, и когда мы уставали ебаться, чтобы перестать беспокоиться, то, бывало, наблюдали за этими часами и пытались определить, сколько времени на самом деле. видно было, как минутная стрелка скачет как мы над нею смеялись.
потом однажды – и нам потребовалась нелеля, чтобы это вычислить – мы обнаружили, что часы спешат на тридцать часов за каждые двенадцатъ действительного времени. к тому же их приходилось заводить раз в 7 или 8 часов, или они останавливались. иногда мы просыпались, смотрели на часы и не могли врубиться, сколько же сейчас времени.
– ну черт возьми, крошка, – говорил я, – неужели ты не можешь эту дрянь вычислить? часы идут в 2 с половиной раза быстрее положенного, это же так просто.
– ага, а сколько времени было, когда мы последний раз их ставили? спрашивала она.
– будь я проклят, если знаю, крошка, я пьяный был.
– ты бы лучше их завел, а то остановятся.
– ладно.
я их заводил, и мы ебались.
поэтому в то утро, когда я решил сходить на Фермерский Рабочий Рынок, часы работать не хотели. мы где-то нарыли бутылку вина и медленно ее выпили. я смотрел на эти часы, не зная, что они хотят сказать, и, боясь пропустить ранний подъем, просто лежал в постели и не спал всю ночь. потом встал, оделся и пошел на ту улицу в Сан-Педро. казалось, там все просто стоят и ждут. в витринах лежало довольно много помидоров, и я умыкнул два или 3 и съел. висела большая черная доска: В БЕЙКЕРСФИЛД НУЖНЫ СБОРЩИКИ ХЛОПКА. ПИТАНИЕ И ЖИЛЬЕ. что это еше такое, к чертовой матери? хлопок в Бейкерсфилде, Калифорния? я-то думал, что Эли Уитни[10] и хлопковый джин положили этому конец. потом подъехал большой грузовик, и обнаружилось, что нужны еше и сборщики помидоров. вот же срань, Линду надолго оставлять одну в этой постели мне не хотелось. она никогда не могла одна так долго залеживаться. однако я решил попробовать. все начали карабкаться в кузов. я подождал, пока все дамы не заберутся на борт, – а среди них были объемистые. все влезли, и тут начал карабкаться наверх я. здоровенный мексиканец, явно нарядчик, начал закрывать задний борт: