Первая леди города, или Между двух берегов

Крамер Марина

Егор молчал, прижав руку жены к своей груди, и Марина чувствовала, что он обижен, что ему больно от ее слов, но и не сказать этого тоже не могла – ей действительно было не по себе в Бристоле, там не было ничего, что принадлежало бы ей. Кроме, разумеется, Егора.

– Егор… не надо так… давай поедем домой, ну ее к черту, Англию эту, продай свою фирму, все равно она в пять раз меньше "МБК", зачем тебе лишние проблемы? Сделаем гражданство, все пойдет по-прежнему, – предложила Коваль, опираясь на локоть и заглядывая в глаза мужа. – Если ты хочешь, то я совсем

отойду от дел, стану заниматься только "Империей" и футболом, я все сделаю, как ты захочешь, как скажешь, только прошу тебя – давай вернемся!

– О, детка, ты решилась на такие жертвы! – протянул он, потрепав ее по волосам. – Видимо, это любовь!

– Это не повод для словоблудия! – отрезала Марина, уязвленная его словами, – раньше она никогда не соглашалась на подобное даже ради него, и теперь он не оценил такого шага. – Ты всегда мечтал, чтобы я отошла от криминала, а когда я согласна сделать это, ты издеваешься и подкалываешь меня!

– Девочка моя, не надо жертв – ведь я тебя хорошо знаю, через месяц ты соскучишься по своим быкам и влипнешь в очередную неприятность, ты ведь мастерица на эти штучки! И я буду чувствовать себя виноватым.

– Обалдеть, Малышев, я тебя не узнаю – тебе все мозги залило английским дождем! В кои-то веки я собиралась сделать так, как просил ты, и вдруг…

– Счастье мое, давай спать – ты завтра пожалеешь о том, что наговорила мне сегодня, – попросил Егор, поворачивая ее к себе спиной и обнимая. – Не говори слов, которых не понимаешь. Ты не сможешь долго быть просто деловой женщиной, ведь ты в душе совсем другая, это занятие не для твоего темперамента, вспомни, ты уже пыталась однажды. И чем закончилось? Тем, что из делового костюма ты перебралась в кожаные брюки и села в тюрьму.

– И при этом была совершенно не виновата, кстати! – справедливо заметила Марина, прижимаясь к нему. – Это твои москвичи едва не упекли меня далеко и надолго!

– Но суть от этого не поменялась – ты не такая, Коваль, поэтому нет смысла себя ломать, – подытожил Егор, целуя шею под волосами и заставляя Марину вздрогнуть и выгнуться всем телом. – Что, соскучилась? – ласково спросил он, уловив движение.

– А ты не знаешь, что я не могу спокойно находиться рядом с тобой?

– Тебе бывает достаточно, а?

– Тебя – никогда! – заявила Коваль, поворачиваясь к нему лицом и найдя его губы своими. – Как мне может быть достаточно вот этого всего, а, Малыш? Мне мало…

– Детка, три часа ночи, отец спит, а ты не умеешь делать это молча, – взмолился Егор, не особенно надеясь на понимание с ее стороны.

– Ох, и правильный же ты стал, даже скучно! – вздохнула Марина, чуть отодвигаясь от него. – А вот раньше ты и не посмотрел бы ни на что, просто отлюбил бы меня, и все…

– Не вынуждай меня, Коваль, ведь знаешь, что я легко теряю контроль! – предупредил он, но она уже перегорела:

– Все, спать!

– Обиделась? – Его губы заскользили по плечу, подбираясь к груди. – Девочка моя, обиделась, родная, не может ее старичок каждую ночь ее до обморока гасить!

– Ой, прекрати! –

попросила она, подставляя грудь под его губы. – Мне всегда с тобой хорошо, и не важно, что ты при этом делаешь.

Было странно проснуться утром в квартире отца, рядом с мужем, раскинувшимся во сне и оттого таким родным и желанным, что Марина едва удержалась, чтобы не начать будить его своим обычным способом. Она тихонько встала, накинула халат и вышла на кухню, прикрыв дверь, чтобы дать Егору еще понежиться в постели, как он любил.

Отец что-то печатал на машинке, сдвинув на кончик носа очки и то и дело заглядывая в какие-то блокноты, тетрадки и просто отдельные листочки, в великом множестве разбросанные по столу. При появлении Марины он встрепенулся и принялся собирать все свои записки:

– Доброе утро, Мариша, сейчас… уберу тут все, а то заработался с самого раннего…

– Не суетись, заканчивай, – остановила его Марина, садясь на табуретку и поджимая под себя ноги. – Я просто посижу с тобой, покурю…

Отец налил ей кофе и подал пепельницу, сам уселся на свое место и погрузился в работу.

– Пап, а что ты компьютер не купишь? Ведь проще, наверное, и записи все в нем можно хранить?

– Никак не привыкну, – отозвался он, не прерывая своего занятия. – Мне сложно все это новое, я привык по старинке, да и слова легче идут.

– А что это? – кивнула Марина в сторону стопки уже напечатанных страниц.

– Статья для одного западного журнала, о нашем русском криминале.

– Ты в этом разбираешься?

– Уверен, что не настолько хорошо, как ты, – улыбнулся отец, глядя на нее.

– Я тоже не великий знаток, так, стрижем помаленьку. – Марина отхлебнула кофе и удивилась его концентрации. – Папа, а не проще было просто ложкой поесть? Это ведь форменный яд!

– Что, крепко тебе? А я только такой пью, когда работаю. Давай другой сварю. Кстати, откуда такая странная привычка пить кофе с корицей? – засыпая в джезву порошок, спросил отец.

– Егор приучил – это он такой варит, и я теперь не признаю другого. Знаешь, я научилась любить то, что любит он, и получать удовольствие только от этого.

– Вы так смотрите друг на друга, Мариша, что мне даже страшно делается, – признался вдруг отец, осторожно сдувая пену, шапкой поднявшуюся над джезвой. – Нельзя так врастать в человека, это как-то… опасно, что ли… Ведь, не дай бог, что-то, и – как жить?

– Мы это уже проходили, папа, и не раз, поэтому и хватаемся друг за друга, – спокойно ответила Коваль, беря из его рук чашку. – Ты прав – невозможно жить, не чувствуя и не ощущая рядом любимого человека. Я без него не жила – не было меня, так, оболочка. Знаешь, когда я узнала, что он жив, то меня сначала не радость посетила, а обида на то, что он заставил меня так страдать, заранее зная, как мне плохо без него. Я не могла простить ему своего горя, своих поездок на его могилу, где, как выяснилось, никого и не было. – Она замолчала, отпивая кофе и вновь вспоминая свое состояние в те дни, когда считала Егора погибшим.