Первая любовь
Шрифт:
Единственное отличие комнаты, которую предоставили мне, от детской, это то, что у детей стояли не одна, а две кровати, а также столик, на котором лежали ракраски, и небольшая картонная коробка, в которую были сложены машинка-грузовик, кукла и кубики. Это так по-немецки: ничего лишнего. Хотя, по мне: скучно до слёз.
Распаковав чемодан и рюкзак, я собралась принять душ. И вот тут немцы (хоть я по папе — немка, но считаю себя русской) снова меня сильно поразили. Оказалось, фрау Кох сказала детям, что, когда мы будем принимать душ, воду нужно включать только два раза: в первый
А, уходя, женщина добавила, что поскольку сейчас на улице достаточно тепло, дети могут играть на улице до вечера. Так, мол, они согреются, ведь отопление и свет в доме стараются лишний раз не включать.
Похоже, мои детки, привыкшие подолгу плескаться в ванной, также были потрясены тем, что они услышали от помощницы по хозяйству. Глядя на меня круглыми глазами, Милана шёпотом мне напомнила:
— Не забудь, мамочка: воду можно включать только два раза! А то вдруг ругаться будут?
У меня внутри всё закипело. Конечно, я понимаю, что комуслуги в Европе намного выше, чем у нас. Но хотя бы в случае с гостями можно же было на это закрыть глаза! Неужели вы за эту неделю прям так сильно обеднеете? Да и потом, разве по нам не видно, что мы — люди нормальные, и просто так лить воду или включать свет не будем? Тем более традиционной ванной в доме не было, только душевая кабина. Там по-любому особо не задержишься.
Первая мысль, которая пришла мне в голову, — поменять билеты на завтра. Или пожить эту неделю в отеле. Но затем я смогла взять себя в руки.
В конце концов, мне давно не шестнадцать лет, чтобы действовать под порывом эмоций. Да и в чужой монастырь со своим уставом не ходят. Но главное — я приехала в такую даль, чтоб проведать своего дядю, и будет очень некрасиво, если я начну показывать, что мне их порядки не по душе. К тому же, дядя Антон лежит в больнице. Вывод? Надо перетерпеть.
А ещё не забывать: что для русского — хорошо, для немца — смерть. Поэтому нужно просто смириться с тем, что теперь я и детки будем принимать душ в армейском темпе, по вечерам гулять допоздна на улице и при возможности обедать в небольших кафе. Зато нервы будут в сохранности. И у меня, и у обитателей дома в пригороде Лейпцига.
Зато потом мы уедем домой! И там опять можно принимать наполненную до края ванную, а после работы до поздней ночи чаёвничать на кухне. Но главное — по приезду в Москву я наберу Русланчика и расскажу ему, как сильно его люблю. Ведь этих самых главных слов я ему ещё не говорила.
Хотела сделать это важное признание в день 8-го марта, но не успела. Тогда по телефону дядя Антон мне много раз повторил, что он боится не дожить до нашей встречи. Понятно, что в его версию, будто я — его дочь, я не поверила. Но мне не хотелось брать грех на душу, не исполнив предсмертного желания умирающего. Да и хотел-то он немного: увидеть меня.
Ну а детей я взяла с собой, потому что у Оли и так теперь хватает головной боли. Ведь второго администратора у нас в салоне нет. Девчонкам придётся как-то выкручиваться. Конечно же, я уехала ненадолго, но штука в том, что и до отъезда меня в салоне тоже
Однако сначала мне нужно снять тяжёлый груз со своей души, поговорить с дядей Антоном и попытаться ему объяснить, что я ничего не имею против него, как родственника, но вот папа у меня — один. И, естественно, я хотела бы за ним поухаживать, постряпать каких-то домашних вкусностей, которых он, как пить дать, давно не пробовал. В общем, постараться как-то скрасить последние дни моего нежданно-негаданно объявившегося родственника.
Наследница миллионера
— Ты всё-таки приехала, доченька? — дядя Антон с трудом разлепил спекшиеся губы.
Я стояла и смотрела на человека, который опять назвал меня своей дочерью. Но поправлять его не стала. Лечащий врач предупредил меня, что дядя находится в тяжёлом состоянии.
Впрочем, это и так было понятно. Заросшее бородой худое лицо, заострившийся нос, синие круги под глазами, тяжёлое прерывистое дыхание. И даже одеяло не способно было скрыть, насколько сильно он исхудал. Вон, как колени-то торчат. Руки тонкие, как палки. Шея, как у цыплёнка. Очень тяжело это видеть. Особенно зная, что дяде Антону нет и шестидесяти.
Вчера вечером фрау Кох показала мне альбом моего дяди. Там я увидела фотографии дяди Антона, сделанные в молодости. Если предположить, что у моей мамы и вправду с ним что-то было, в принципе, я могу её понять. Ведь в своё время дядя Антон был красавчиком.
Высокий широкоплечий шатен с беззаботной улыбкой, он был полон сил и любви к жизни. Одет с иголочки. Весь его вид говорил о том, что Антону Пельтцеру всё нипочём. Правда, некоторые фотографии были аккуратно разрезаны ножницами. Впечатление, будто тот, кто был изображён рядом с дядей Антоном, не хотел, чтобы его узнали. Хотя, может, дядя сам кого-то вырезал. Возможно, женщину, разбившую ему сердце.
Но меня больше всего поразили дядины глаза. Сейчас они потускнели, но в молодости, как и у меня, имели глубокий серый цвет. А ведь у моих родителей глаза были другого цвета: у мамы — карие, у папы — голубые. Раньше я над этим не задумывалась. Но теперь…
Меня опять стали терзать сомнения. Что, если дядя Антон — действительно мой отец? Мне так не хочется в это верить! С другой стороны, брат отца — по-любому близкий родственник. Не исключено, что и мне, и дяде Антону цвет глаз достался от какого-то родственника. Ведь бабушку с дедушкой по папиной линии я в живых не застала, и других его родных не знаю.
Правда, ещё давно слышала, что в Германии проживает папина сестра. Но, походу, она не только с нами не поддерживала отношений, но и со своим братом, имеется в виду, с дядей Антоном. Во всяком случае, дядя мне ничего о ней не говорил. Возможно, они поссорились.
Я наклонилась над дядей Антоном и поцеловала его в лоб. В нос мне сразу ударил тяжёлый, специфичный запах разлагающегося организма. Стало страшно. В моей памяти ещё живы воспоминания об уходе папы, и, похоже, ряды Пельтцеров собираются вновь поредеть.