Первая любовь
Шрифт:
— Здравствуйте, — ради спокойствия больного я решила занять нейтральную позицию, или — не настаивать, чтобы он перестал называть меня дочерью, и самой не называть его дядей.
Если ему нравится думать, будто я — его дочь, пусть думает. Разубеждать в этом человека, который одной ногой стоит в могиле, грешно. Но обращаться к нему “папа” я ни за что не стану! По-моему, это уже святотатство.
— Какая ты красавица, Люся! — негромко произнёс дядя Антон и слабо улыбнулся. — Знаешь, если честно, я боялся, что ты
— Как вы могли такое подумать? Просто с документами чуток затянулось, хотя я слышала, что другие люди месяцами не могут выехать, несмотря на приглашение родственников. Так что, можно сказать, мне ещё повезло!
Я постаралась ободряюще улыбнуться больному, но сама почувствовала, что моя улыбка неискренняя. Чёрт, как это всё сложно! Хорошо, дети остались в коридоре. Что ни говори, а лицезрение умирающего человека — это не для детей, и не для слабонервных. Но обо мне точно нельзя сказать, будто у меня нервы стальные.
— А где твои дети? — задал он следующий вопрос и медленно обвёл взглядом палату.
— Милана и Мартин в коридоре, — ответила я и с удовлетворением отметила, что дядя Антон спросил про моих детей. — Ну хотя бы дедом себя не считает, — выдохнула я с облегчением. Ведь, как всякая мать, я отношусь к таким вещам с определённой долей ревности, особенно памятуя о том, как нелегко мне досталось счастье материнства.
— Присядь, дочка, — он немного отодвинулся, освобождая для меня место на краю кровати. — Расскажи, как ты живёшь?
— Неплохо. Дети ходят в детсад, а я, как уже рассказывала вам, работаю в салоне красоты. Работа мне нравится и, вообще, у меня в жизни всё хорошо.
— Как там Нина? — спросил дядя Антон и отвёл взгляд в сторону.
— Нормально, — буркнула я и нахмурилась, на мгновение забыв про инструкцию врача, что больной не должен нервничать. Но попробуй тут удержаться, ведь это касается моей семьи! А дядя Антон, если без эмоций, двоюродный брат моего забора!
В своё время он на всё забил и не просто уехал в поисках лучшей доли для себя, но все эти годы он не вспоминал о своих родственниках. И даже сейчас он не спрашивает у меня про папу, а ведь они — родные братья. Как так можно, не понимаю?
Наверное, дядя Антон знает, что папы давно нет. Но почему у него не нашлось ни одного доброго слова для своего младшего брата? Он ведёт себя так, как будто папы никогда и не было на свете. Я опустила голову, чтоб мой взгляд нечаянно не выдал моих чувств.
В конце концов, я — не бог, чтоб судить человека, который много старше меня. Да и вообще, горбатого могила исправит. Как был дядя Антон эгоистом, так им, походу, и остался.
— Я виноват перед Ниночкой, что не сумел её убедить уехать вместе со мной в Германию, — неожиданно прохрипел дядя Антон.
— Давайте, не будем об этом? Что было, то прошло, — попросила я его и начала вынимать
Однако дядю Антона, похоже, пробило на воспоминания. Конечно, я должна была быть к этому готова. Но слова сначала фрау Кох, а потом — лечащего врача, внушили мне надежду, что дяде Антону не до воспоминаний. Я надеялась, что просто буду за ним ухаживать, чтоб он не чувствовал себя одиноким. Откровения человека, которого я видела впервые в жизни, мне неприятно было слышать. Но больные зачастую зациклены только на себе.
— Люся, я любил Нину, понимаешь? Красивая, умная, гордая девушка! Парни шею чуть не сворачивали, когда она шла по улице. А твой отец был её недостоин. Но!.. — и развёл руками.
Конечно, у меня на душе стало спокойнее после слов “твой отец”. Но какое право этот м-м родственничек имеет говорить, кто кого достоин? Он, между прочим, вообще руки умыл, когда в девяностых свалил на Запад.
— Слушайте, — я едва сдерживалась, чтобы не нагрубить, — давайте не будем трогать моего папу? Извините, но не вам о нём судить.
Но дядя Антон моих слов как будто не услышал. Он увидел совсем другое.
— Боже, копия Ниночки! Такая же гордая, такая же красивая, — по щеке мужчины скатилась слеза. Да, та самая скупая мужская слеза, про которую любят упоминать писатели.
Блин, вот только этого мне не хватало! Видеть, как пожилой человек, да ещё и мужчина, плачет, было выше моих сил. В голове мелькнула мысль:
— А, может, дядя Антон не так уж и виноват? У моей мамы характер тоже не мёдом мазаный. Кто я такая, чтоб судить о человеке, который к тому же находится в тяжёлом состоянии?
— Не плачьте, пожалуйста? — попросила я родственника. — Может, это и к лучшему, что у вас с моей мамой не срослось? Зато, переехав в Германию, вы реализовали себя, занялись бизнесом, построили дом. А вот, если бы не уехали, то потом всю жизнь жалели и упрекали маму, что из-за неё ваша жизнь не сложилась так, как вам хотелось.
— Какая же ты у меня разумная, доченька! — на лице дяди Антона появилась слабая улыбка, после чего он вдруг без всякого перехода сказал:
— Значит, Люся, я вправе рассчитывать, что ты вступишь в право наследования?
Наверняка мне это показалось. Но дядя Антон вдруг приободрился, как будто испил живой водички. В выцветших серых глазах появился блеск, на щеках — пусть слабый, но румянец, и даже дыхание выровнялось. Сейчас, конечно, только отдалённо, но он вновь стал похож на себя молодого.
Представляю, скольким девушкам он в своё время успел вскружить голову! И, наверное, в том числе моей маме. Хорошо, что она не знает о моей поездке в Германию. Учитывая её консервативный характер, вряд ли бы мама одобрила, что я вышла на связь с человеком, с которым у неё когда-то не сложилось. Но родственников, увы, не выбирают.