Первая мировая. Во главе «Дикой дивизии». Записки Великого князя Михаила Романова
Шрифт:
Он благодарно улыбнулся и провел у меня более получаса, живо интересуясь всем тем, что я ему рассказывал…
Милый, симпатичный молодой человек. Такими словами охарактеризовал бы я его в качестве лица частного…
Имеет все данные быть хорошим конституционным монархом, но только в устоявшемся государстве, с твердым и хорошо налаженным аппаратом власти. Таковым он мог казаться в качестве претендента на престол.
Его скромная и искренняя натура сказалась и в его браке, соединившем его с тою, которую он избрал по влечению сердца, вопреки чопорным традициям царствующих домов» [309] .
309
Архив
В дневнике великого князя Михаила Александровича нашло отражение посещения Ставки в Барановичах:
«15/28 июля. Среда. Приезд в Ставку Верховного Главнокомандующего.
Утром читал и делал гимнастику. Около 10 1/2 ч. уехали из Киева. Днем читал. С нашим поездом едет Софка Демидова. В 8 1/2 ч. приехали в Барановичи, где встретил ген. Кондзеровский и мы, т. е. Юзефович, Кока и я поехали обедать в столовую дежурства, были военные агенты. Потом мы отправились в наш вагон, кот[орый] был на царской ветке. Николаша уехал сегодня в Седлец, вернется завтра утром. Погода жаркая, вечером шел дождь.
16/29 июля. Четверг. Ставка и отъезд в Гатчину.
Завтракали у Николаши в шатре. Потом был у него в вагоне, затем сделал визит ген. Кондзеровскому, Данилову и Ронжину, затем виделся с Дмитрием [Павловичем]. В 7 ч. обедали. В 9 ч. со скорым поездом поехали в Гатчину. Юзефович остался до завтрашнего дня в Ставке, потом едет в Петроград. Погода хорошая» [310] .
После посещения Ставки великий князь Михаил Александрович, как и обещал супруге, отправился в Гатчину в краткосрочный отпуск. Он продолжал делить себя между ратной службой на фронте и короткими отпусками в кругу семьи.
310
ГА РФ. Ф. 668. Оп. 1. Д. 134. Л. 201–201 об.
При Ставке Верховного главнокомандующего в это время нес службу великий князь Дмитрий Павлович. Служба там считалась почетной, но она не всех удовлетворяла. Дмитрий Павлович в своем очередном письме к Н.С. Брасовой писал по этому поводу:
«Ставка Верховного Главнокомандующего. 21 июля 1915 года.
Наталия Сергеевна, родная, извините меня великодушно за столь поздний ответ на Вашу милую телеграмму, в которой Вы спрашиваете меня относительно места моего пребывания и моей жизни. – К сожалению, я сижу в Ставке и, по-видимому, пустил здесь глубокие корни. Мое начальство и слышать не хочет о моем возвращении к себе в полк, что мне очень неприятно. Вся душа моя и чувство долга говорят мне о необходимости возвращения в конную гвардию. Мне даже неприятно думать о том, как могут теперь смотреть на меня мои полковые товарищи, и они будут правы, осуждая мое отсутствие у полка! – Какое мое настроение? – Да разве оно может быть хорошим. Слишком тревожное время переживается, чтобы можно было бы быть веселым. Но надо глубоко верить в то, что испытания временны, что наступит время, когда мы сможем вздохнуть легко и свободно и смело и весело взирать на будущее, видя перед собой близкую славную победу!
Вас, родная, вероятно, интересует тоже и личные мои переживания. Так надо сказать, что, конечно, они во многом отвечают общим настроениям. Жизнь здесь, кроме того, довольно однообразна и иногда до боли хочется поговорить с кем-нибудь по душе, помимо военных вопросов. Вот пишу я Вам теперь, дорогая Наталия Сергеевна, и невольно вспоминается
Гатчина! Как маленькая лошадь, вспоминаете ли нашу милую прогулку по парку? Как хорошо было!.. Видел я здесь Мишу. И был я этим несказанно доволен. Он меня глубоко тронул своим ласковым и сердечным отношением, и когда он уехал, то у меня было чувство, что уехал человек мне родной и близкий. Показал он мне Вашу телеграмму со справкой насчет местонахождения «Ландыша» и мы много этому смеялись, а мне лично опять вспомнилась Москва, этот милый, любимый город.
Да! Много, родная, очень много мог бы я написать Вам в этом письме, но иногда лучше не кончать свои мысли!.. Да и боюсь я, что надоел я Вам своим письмом. Пишу Вам за час до отъезда моего на два-три дня из Ставки, а когда вернусь, надеюсь найти у себя от Вас словечко.
Ну, а за сим будьте счастливы, веселее, берегите ногу, не скачите так на одной ноге (где громадная черная туфля?).
Крепко обнимаю Мишу, сердечный поклон Джонсону. А Вам от меня милая, мой глубокий и сердечный привет и еще многое… Храни Вас Бог.
Глубоко преданный Вам
Дмитрий.
P.S. Письмо пошлите ко мне на Невский, 41, оно будет мне прислано с фельдъегерем и не подвергнется перлюстрации» [311] .
311
ГА РФ. Ф. 622. Оп. 1. Д. 28. Л. 15–18 об.
Михаил Александрович был в курсе переписки между Н.С. Брасовой и великим князем Дмитрием Павловичем. Конечно, далеко не все ему нравилось в неожиданно создавшемся (как ему казалось призрачном) любовном треугольнике. Наталия Сергеевна Брасова была на 11 лет старше своего нового поклонника и, вероятно, это был только легкий флирт с ее стороны, чтобы подразнить своего супруга. Однако это оказалась не совсем безвинная игра. На этой почве бывали, судя по фронтовой переписке супружеской четы, и размолвки, и взаимные обиды. Так, в одном из писем за 1916 г. великий князь Михаил Александрович к графине Брасовой с горечью написал:
«Теперь окончу слишком уж длинное послание. Нежностей никаких писать не буду, потому что они уж давно тебе надоели и не нужны, мне это больно, даже невыносимо, но это так, так и так!
Да хранит тебя Бог, будь здорова и береги себя, пораньше ложись и поменьше носись, – нельзя так утомляться.
Целую твои руки.
Весь и, несмотря на все, пока еще, твой
Миша» [312] .
312
Там же. Д. 21. Л. 24 об.
Неудачи на фронте многие пытались объяснить сначала нехваткой снарядов и военных припасов, затем вмешательством правительства и политиков в дела Ставки, повальной шпиономанией. Страна переживала кризис. Все чаще циркулировали слухи о возможном дворцовом перевороте и участии в нем великого князя Николая Николаевича. Особенно было встречено «в штыки» известие о намерении императора Николая II взять на себя бремя Верховного главнокомандующего. Так, например, вдовствующая императрица Мария Федоровна категорически отвергала эту идею. В ее дневнике имеется запись за 12 (25) августа 1915 г.: