Первая после бога
Шрифт:
Может, потом зав поостынет, одумается и всплакнёт над твоей горькой судьбой. Да поздно будет. Найти новое место работы нейрохирургу непросто. Даже расти у тебя из каждого пальца по скальпелю, а ставок для таких узких специалистов удручающе мало – не в каждой больнице и есть. Согласно сертификату ты кто? Значит, аппендициты, например, вырезать права не имеешь. А если хочешь получить такое право, шагай в ординатуру, три года учись заново. Это только в слёзных романах кардиологи, зарезав на столе любимую женщину-папу-хомячка, мигом переквалифицируются в патологоанатомы, а потом с блеском удаляют опухоли мозга.
Береги, врач, сертификат и категорию смолоду. А о чести твоей пусть супруг думает.
– Ты меня поняла? – гавкнул Лангер, дабы убедиться: вся серьёзность создавшегося положения до доктора дошла.
– Поняла, – не слишком охотно, но всё-таки ответила Кассел. – В общих чертах. Ну, хорошо, острых пациентов сейчас нет. К реанимации я их, ясно, близко не подпущу. Но что делать, если кого нового привезут?
– А вот сама и думай, что делать, – мстительно отозвался заведующий, обеими ладонями приглаживая вставшую дыбом гриву. – Но если появятся жалобы, спрошу с тебя. По всей строгости и согласно трудовому законодательству.
Переводя с начальственного языка на общечеловеческий: с официальными выговорами, с занесением в личное дело и прочими прелестями. А три выговора равняются автоматическому увольнению с волчьим билетом. Такого закона как раз и нет. Зато есть негласное правило.
– Если хотите меня уволить, то могу и сама заявление подать, – буркнула Дира.
– Да не уволить я тебя хочу, – ласково, по-отечески глядя на хирурга поверх очков, заверил Лангер, – а научить. Непослушных детей иногда и пороть стоит. А что делать, коли они собственную выгоду не понимают?
– Не слышала, чтоб педагоги рекомендовали топор, – хмыкнула Кассел вставая.
– Топор, не топор, а деваться некуда, – довольно заключил заведующий, пододвигая к себе стопку бумаг. – Руки я тебе выкрутил, в угол загнал, выбора не оставил. Так что исполняй. К тому же это ненадолго. Дней пять – не больше.
– Пять?! – Дира как вставала, так и плюхнулась обратно. – Вы хотите, чтобы эта орда отделение пять дней разносила?
– Во-первых, не я, а главный врач и попечительский совет нашей больницы. Из департамента письмо пришло, чтоб содействовали и всё такое. С намёком, что и в министерстве за этим делом приглядывают. А, во-вторых, не разносить. Работать будут люди, доктор Кассел, ра-бо-тать. Как и вы.
– Нет, – покачала головой врач, ещё никогда не чувствовавшая себя такой несчастной, – я работать как раз не буду.
– Значит, станешь выживать! – грохнул ладонью по столу Лангер, вмиг растеряв всю свою благожелательность. – Дополнительное финансирование с потолка не сваливается. Всё, пошла вон! И чтоб я тебя не видел! А, главное, чтоб я о тебе ничего не слышал!
– Надо будет спросить у Шеллера: ощущение, что ты очень дорогая проститутка должно утешать? – буркнула Кассел себе под нос выходя.
– Знаешь, тот генерал, у которого я раньше работала, любил говаривать: «Трахнуть не трахнули, но отымели знатно!» – сообщила леди Эр, сочувственно глядя на Диру сквозь хищные очёчки.
– Спасибо, утешила! – огрызнулась неблагодарная доктор Кассел.
Секретарша обижаться не стала. Только вздохнула понимающе.
***
Кто откажется посмотреть, как снимают
Ещё бы кто рассказал, что мужественного в усах. Но так принято писать в модных журналах, поэтому приходиться верить.
На этих самых небожителей и Кассел бы не отказалась взглянуть. Откуда-нибудь издалека. Но прежде ей пришлось познакомиться с оголтелой толпой совершенных безумцев: каких-то мужиков, больше всего смахивающих на грузчиков. Бледных, доедаемых крайним измождением девиц. Крикливых тёток и романтических, общающихся исключительно матом юношей в шарфах. И весь этот орущий, вопящий, и, кажется, в истериках бьющийся бардак среди гор непонятной аппаратуры, стоек, кронштейнов ламп, верёвок и зонтов.
Кто бы сказал, зачем им зонты понадобились?!
Окончательно деморализовали доктора шестеро магов-техников, вступившие в отделение с поистине императорским величием. Один из них велел Дире подать кофе, назвав её «милочкой». А другой, глянув на Кассел мельком, брезгливо скривился и бормотнул, что, мол, никакой фактуры нет.
Ну а в центре этого бедлама юлой крутился толстенький, похожий на мячик коротышка с абсолютно лысой головой и бородищей-веником. Правда, главным его достоинством была не растительность или её отсутствие, а зычный бас, напоминающий трубный рёв самца лося по весне. Трубил же колобок, не замолкая. Доктор из его призывов ни слова не поняла. Зато для остальных он, вроде как, и являлся главным побудителем деятельности. Бестолковой, но шустрой.
Естественно, и пациенты тут же набежали. Да что там пациенты? Кажется, весь персонал больницы, не обращая внимания на честь жёлтых халатов, собрался. А от призраков, в дверных проёмах и на лестничных площадках столпившихся, воздух рябил, будто маревом подёрнутый.
– Пойду-ка я чайку дерябну, – насмотревшись на царившее веселье и даже попытки не сделав народ к порядку призвать, буркнула Дира. – А, может, чего и покрепче.
– А ординаторская занята! – счастливо блестя глазищами, радостно сообщила интерн, – там у них гримёрка.
– Что там у них? – искренне не поняла Кассел.
– Ну, гримёрка, – с энтузиазмом пояснила чудо, зачем-то ещё и руками взмахнув. – Они там… гримируются!
– Ну надо же! – поразилась доктор. – А я думала, оперируют.
– Нет, оперировать они в коридоре будут, – ничуть не смутилась Анет.
– Почему в коридоре? – обалдела хирург.
– Так по сценарию положено, – с эдакой снисходительной улыбочкой пояснила интерн. Мол: «Где тебе, темноте деревенской, такие тонкости знать?». – Я познакомилась с помощницей режиссёра, и она мне всё-всё рассказала. Жена главного героя приходит в больницу, чтобы умолять его не подавать на развод. Тут ей становится плохо, врач пытается её спасти…