Первая роза Тюдоров, или Белая принцесса

Грегори Филиппа

Все это напоминало мне те времена, когда королем Англии был мой отец; примерно так он когда-то возглавлял кавалькаду своих придворных, отправляясь в поездку по наиболее крупным городам и приоратам страны, посещая также многие богатые аристократические дома. Но лишь на время нашей поездки в Лондон, в течение небольшого отрезка времени, мы действительно стали отчасти похожи на наследников моих родителей: мы были молоды, и Господь благословил нас доброй удачей и здоровьем. Во всяком случае, в глазах тех, мимо кого мы проезжали, мы выглядели прекрасными ангелами, одетыми в золоченую парчу. Над нашими головами вились на ветру королевские флаги, в нашей свите был весь цвет Англии; военачальниками у Генриха были знатнейшие люди королевства, а их жены и дочери стали моими фрейлинами. За нами следовала

огромная армия, собранная Генрихом, чтобы наверняка одержать победу над ненавистным врагом. Лето сияло радостной улыбкой, долгие солнечные деньки звали пораньше отправиться в путь, а в полдень отдохнуть, пережидая жару, где-нибудь на берегу реки или в тени лесной чащи. Со стороны мы действительно выглядели так, как и должны выглядеть настоящие король с королевой, являющиеся средоточием красоты и власти в прекрасной и могучей державе.

И я заметила, что Генрих все выше поднимает голову, ибо в сердце его расцветает гордость при виде столь мощной армии, которую он провел по всем центральным областям Англии, и под конец он стал держаться именно так, как и подобает королю, идущему на войну. Когда мы проезжали через маленькие селения, люди выкрикивали его имя, и он приветственно поднимал руку в латной перчатке и улыбался в ответ на их восторженные крики. Наконец-то он отыскал в своей душе истинно королевскую гордость, наконец-то обрел столь необходимую ему уверенность в себе! И теперь, следуя во главе огромной армии, какой никогда еще не видывали в этих местах, он улыбался как истинный правитель страны, твердо сидящий на своем троне; и я, ехавшая с ним рядом, чувствовала, что нахожусь именно там, где мне и следовало находиться: я чувствовала себя любимой женой могущественного короля, королевой, столь же щедро благословленной Господом, как и моя удачливая мать.

Ночью он приходил в мою спальню — вне зависимости от того, где мы остановились: в аббатстве или просто в богатом доме, — и обнимал меня так, словно был совершенно уверен, что я рада его приходу. Впервые за все время нашего брака я в постели не отворачивалась от него, а когда он меня целовал, сама прижимала его к себе, положив руки на его широкие плечи, сама подставляла ему губы для поцелуев и отвечала ему. Я больше не смотрела в стену, а наслаждалась любовными играми и, крепко обвивая его руками и ногами, впервые испытывала удовольствие и от соития, и от страстных объятий, впервые дрожала от наслаждения. Как-то мы остановились в замке Сэндвич, и Генрих — тоже впервые за все время нашей супружеской жизни — лег ко мне в постель голым. И я вместе с ним в полном экстазе исполнила танец любви, не просто совершая все нужные движения, но во всем с ним соглашаясь, приглашая его к дальнейшим наслаждениям и умоляя не останавливаться. И он, разумеется, почувствовал, что я таю от его ласк и кричу от наслаждения в его объятиях.

В ту ночь наши любовные игры продолжались до рассвета; мы, словно новобрачные, впервые открывали друг другу красоту наших тел. Генрих так крепко обнимал меня, словно давал обещание, что никогда меня не оставит; а утром, завернув меня в меховое одеяло, он поднес меня к окну и стал целовать мою шею, плечи и улыбающиеся губы, и мы стали вместе смотреть, как венецианские галеры разрезают носами воды гавани, готовясь отвезти Генриха с его войском во Францию.

— Нет, только не сегодня! Я этого не вынесу! Я никуда тебя не отпущу! — шептала я.

— Теперь тебе всегда придется любить меня, как сегодня! — воскликнул он. — Я ждал этого с тех пор, как впервые тебя увидел, и мечтал, что, может быть, когда-нибудь ты все-таки и сама меня захочешь. Но вечером я приходил к тебе, страстно надеясь увидеть хотя бы твою улыбку, надеясь, что однажды ты все-таки не отвернешься от меня, и все напрасно…

— Я больше никогда от тебя не отвернусь! — поклялась я.

Радость, которая осветила его лицо, была совершенно неподдельной; у него вообще был вид человека, которому впервые в жизни довелось по уши влюбиться.

— Ты только вернись ко мне целым и невредимым! Ты должен непременно вернуться ко мне! — настойчиво шептала я.

— А ты обещай, что не переменишься ко мне. Обещай, что я вернусь и найду тебя такой же! Такой же любящей.

Я

рассмеялась.

— Может, нам снова дать друг другу клятву? Ты поклянешься вернуться домой невредимым, а я пообещаю, что всегда буду для тебя любящей женой?

— Да, — сказал Генрих, — я готов в этом поклясться. — И он приложил одну руку к сердцу, а другую вложил мне в ладонь; я, хоть мне и было немного смешно, тут же вскочила на ноги, и мы, стиснув руки, точно юные влюбленные, поклялись быть верными друг другу, а я пообещала, что встречу его с той же теплотой и любовью, что и сегодня, когда провожаю его в поход.

— А все потому, что ты наконец сумела меня полюбить, — сказал он, заключая меня в объятия и нежно целуя меня в волосы.

— Да, потому что я наконец сумела тебя полюбить, — подтвердила я. — Я и не думала, что мне это когда-нибудь удастся. Я была уверена, что никогда не смогу тебя полюбить. Но у меня это все-таки получилось.

— И ты этому рада? — с нервозной настойчивостью спросил Генрих.

Я улыбнулась и позволила ему снова унести меня в постель, хотя за окном уже трубили трубы.

— Да, я очень этому рада! — сказала я искренне.

* * *

Генрих назначил нашего сына Артура регентом Англии на время своего отсутствия; торжественная церемония имела место на палубе корабля «Лебедь». Артур в свои шесть лет наотрез отказался стоять за руку со мной и стоял совершенно один, как и полагается истинному принцу, пока его отец зачитывал вслух на латыни декларацию о назначении его регентом; затем все присутствующие лорды, преклонив колено, поклялись, что принимают правление Артура страной на то время, пока Генрих будет в походе, поскольку уверены, что вскоре наш король невредимым вернется домой.

Артур выглядел невероятно торжественным, даже суровым; его светлые ореховые глаза смотрели серьезно. Он стоял с непокрытой головой, и морской ветерок трепал его каштановые с легкой рыжинкой волосы. Отцу он ответил на идеально правильной латыни; свою ответную речь он, разумеется, выучил заранее со своим учителем и каждый день повторял ее еще и со мной, так что не сделал ни одной ошибки. Я видела, какое сильное впечатление он произвел на лордов — как своим прилежанием, так и своей внешностью: красивым разворотом плеч, гордой посадкой головы. Это, безусловно, был умный и воспитанный мальчик, вполне достойный того, чтобы стать принцем Уэльским, а затем и королем Англии. За спиной Артура стоял дядя Генриха, Джаспер Тюдор, и я видела, как он горд этим ребенком, в сурово-торжественном лице и каштановых волосах которого он видит черты своего покойного брата. [58] Рядом с Джаспером стояла королева-мать; ее белый апостольник трепетал на ветру, взгляд был прикован к лицу сына — на своего внука Артура она даже не взглянула. То, что Генрих собирался на войну с Францией, вызывало у нее не меньший ужас, чем если бы она сама, совершенно беззащитная, была вынуждена идти в атаку на врага. Она ведь наверняка будет сама не своя от тревоги, думала я, пока ее сын благополучно не вернется домой.

58

История замужества Маргариты Бофор, гибели ее мужа и рождения ее сына, будущего короля Генриха VII, рассказана в романе Ф. Грегори «Алая королева».

Затем мы с ней стояли бок о бок на волноломе, демонстрируя всем единство Ланкастеров и Йорков, и смотрели, как моряки отвязывают чалки; затем гребцы, занявшие свои места вдоль обоих бортов корабля, налегли на весла, раздался рокот барабана, задававшего гребцам ритм, и буксировочные суденышки стали медленно выводить большой корабль от причала. Генрих приветственным жестом поднял руку, стараясь выглядеть по-королевски решительным и мужественным, пока судно скользит вдоль заполненной народом набережной и выходит из гавани в пролив, и вскоре нам уже стало слышно, как волны бьют в борта корабля, как трепещут поднятые паруса и как они наполняются попутным ветром. Венецианские галеры, тяжело нагруженные людьми, следовали за большим кораблем; весла гребцов так и мелькали, то погружаясь в воду, то выныривая из нее.