Первая сказка
Шрифт:
На этом Та-та закончил свою речь и перевел дыхание. Все молчали, понурив головы. Никто не осмелился возразить ему. Огненный бог торжествовал победу.
Кабана им хватило на три дня, в течение которых люди выходили из пещеры лишь затем, чтобы утолить жажду или принести дров. Право первым начинать трапезу теперь всецело принадлежало огню. Он выпивал кровь и съедал то, что ему нравилось: шерсть и жир, а все остальное делал вкусным и мягким, заботясь о своей Семье. Огонь любил, когда его кормили кабаньим жиром: растопленное сало, шипя, растекалось по горящим головням, и пламя тут
Затем Та-та выхватывал из костра поджаренное мясо и ел сам. Только после этого он кормил остальных. Правда, тут уж очередность не соблюдалась; более того, Та-та не позволял мужчинам отнимать лучшие куски у детей и женщин.
Никто больше не смел перечить вождю, все его приказы немедленно выполнялись. Люди уже знали, что Та-та убил пещерного медведя, они помнили и его победу над Отцом; принесенный кабан убедил всех в том, что Сероглазый действительно стал Дарующим Жизнь. Но Та-та, в отличие от старого Отца, ни в ком не вызывал ни страха, ни ненависти. Он никого не бил и не притеснял; возрожденный запрет физической близости между соплеменниками исходил не от него, а от огненного Духа, перед которым все они были всё равно что калеки — но-та. Все, кто еще сомневался в этом, могли убедиться на собственной шкуре, насколько опасно противиться воле Аа. Едва только кто-то из мужчин, улучив минуту, когда Та-та его не видел, пытался сблизиться с женщиной, его свежие раны открывались и невыносимая боль мгновенно вытесняла все запретные желания. В результате непокорные гораздо дольше промучились с опухшими, воспаленными ТА, чем те, кто сразу подчинился божественной воле.
Глубоко сидевший в людях страх перед Отцом перенесся на пылающий костер, но к нему они не испытывали ненависти и затаенного чувства соперничества. Огонь был существом из другого мира, он не желал им зла; сидеть возле него, нежиться в его горячем дыхании, часами глядеть на завораживающую пляску светлых змеек, слушать его негромкое потрескивание и шепот было невыразимо приятно.
Что-то менялось в душах людей, незаметно для них самих. Они постепенно приучались любить свой огонь и своего вождя.
Кабан был съеден, и на четвертый день Семье пришлось подумать о пропитании.
— Хо ма, — бормотали женщины, теснясь к Та-та; они ждали, что он, их новый медведь, сейчас пойдет и снова принесет добычу. Та-та ничего не оставалось, как взять оружие и отправиться на охоту. Сначала он хотел пойти один, но передумал и позвал с собой Ма-ма: она ведь тоже участвовала в схватке с Дарующим Жизнь и, значит, должна была разделять с ним медвежьи обязанности.
Вдвоем они быстро шагали по степи мягкой пружинящей походкой. В знойном небе ярко сияло солнце; на согнутых спинах людей блестели капли пота; их длинные руки задевали верхушки стеблей. Воздух был полон аромата цветов и гудения насекомых. Ма-ма несла в одной руке обожженную палку — такое же копье, как у Та-та, в другой — половину нижней челюсти кабана с огромным торчащим клыком. Та-та был вооружен палицей и копьем.
Впереди паслись лошади, и вскоре Та-та и Ма-ма оказались в нескольких сотнях шагов от табуна. Поначалу лошади не обращали на них внимания. Но охотники быстро приближались. И вот кони встревоженно захрапели, поднимая головы от сочной травы. Наконец весь табун снялся с места. Лошади неторопливо уходили
Та-та вздохнул, присел на траву и задумчиво принялся скатывать шарик из лошадиного навоза. Ма-ма села рядом. Некоторое время они молчали, потом Ма-ма проговорила:
— Ом-аа да ма, — Великий Свет может дать нам эту добычу.
— Да, — рассеянно кивнул Та-та, вертя в руках навозный шарик. Ма-ма на мгновение закрыла глаза…
Вся Семья, рассыпавшись цепочкой по степи, бежит на лошадей, зажимая их в кольцо. У людей пылают волосы на головах. Лошади боятся огня и бегут прочь. Вот одна из них срывается с обрыва и падает в пропасть.
— Ом! — воскликнула Ма-ма. — Ом аа! Ом та. Да ма ом. — В каждом из нас — частица огненного духа. Вместе мы сильны. Мы сможем добыть себе пропитание, действуя сообща!
Оживившись, Та-та и Ма-ма вскочили и побежали обратно к пещере. По дороге Та-та сделал крюк, завернул в ближайшую рощицу и наломал там длинных крепких палок.
— Хо та! — сказал он своей спутнице. Нам понадобится много оружия.
Вернувшись к огню, Та-та и Ма-ма были встречены голодными взглядами и недовольным ворчанием.
— Но ма… — разочарованно протянул У-та.
— Та-та но да ма, — заявила большегрудая Ва-ма.
— Хо ма! — плакали дети.
— Хо! — Ма-ма властным жестом призвала всех замолчать. — Хо!
И она принялась медленно и внятно объяснять им, что ей пришло в голову, сопровождая свою речь выразительными жестами.
Та-та тем временем уселся у огня и принялся колдовать. Он положил принесенные палки одним концом в огонь, чтобы тот передал им свою силу.
— Ом-аа, — бормотал он. — Да та! Да та!
Потом размял в руках шарик из лошадиного навоза, который предусмотрительно принес с собой, засунув за щеку. Он разделил шарик на две половинки, одну бросил в огонь, а другую проглотил.
— Аа, — произносил он при этом. — Да ма, да ма.
Затем Та-та вытащил из огня копья и соскреб рубилом угли с их обгоревших концов.
— Аа ва! — с благодарностью сказал он огню, щедро кормя его ветками. Концы копий стали крепкими и острыми.
Тем временем все мужчины, женщины и подростки Семьи, выслушав Ма-ма, столпились у выхода и с нетерпением ждали, когда Тата закончит свои приготовления. Все горели желанием принять участие в охоте. В этом было что-то запретное, а потому волнительное и приятное, совсем как поедании Отца или соединении тел. Каждому страстно хотелось хоть раз почувствовать себя медведем. Та-та раздал людям копья, и они двинулись в путь.
Не подходя к табуну слишком близко, чтобы преждевременно не спугнуть лошадей, охотники разделились и, повинуясь указаниям Ма-ма, принялись окружать стадо. У Ма-ма не было четкого плана, она просто пыталась воссоздать мелькнувшую у нее в голове картинку. Люди растянулись редкой цепочкой; постепенно кольцо сомкнулось вокруг ничего не подозревающих лошадей. Та-та стоял у одинокого дерева; слева и справа он видел крадущиеся фигуры троих сородичей, остальных он уже давно потерял из виду. Внезапно с противоположной стороны табуна донесся резкий пронзительный крик: