Первоградские хроники
Шрифт:
Однако беспокоился Недобурей Го не только из-за встречи с рыжеволосыми ведьмами. Охранитель шел к своему любовнику Уге из семьи Жюстины Мо. Двадцатиоднолетний мусорный проходчик, брюнет с ярко-голубыми глазами являл собой великолепный образец выходца из Южного сектора. Гомосексуализм никого не удивлял в кварталах, где одна жена могла иметь с дюжину мужей. Встречались мужелюбные отношения и на более высоких этажах иерархической лестницы, но в космическом городе была одна проблема: сексуальные отношения такого рода карались отправкой на мясопереработку. И то, что стражи часто закрывали на это глаза, не означало, что в один прекрасный день они их не раскроют, даже если в подобном замешан их соратник. Конечно, Недобурей Го был не глупым человеком и предпринял определенные меры: в Канцелярии он оформил красавца Угу как своего информатора. Кроме причин, угрожающих напрямую его жизни, охранитель чрезвычайно
Итак, неся в нарукавном кармане ломтик плоти и в набедренном – флягу с дурняковой настойкой из вазоратума, десятник нарочито уверенно шагал в сторону мусорных отвалов, не подозревая, что за ним, осторожно двигаясь по параллельной улочке, следит низкорослый, закутанный в пепельные лохмотья человечек.
Десятый эпизод. Темная болезнь
Девочку звали Лиза Руднак. Она была одной из тех «застопоренных», или «заторможенных» детей, которых предназначалось без сожалений вышвыривать на улицу после того, как обнаруживается жуткий дефект. К счастью, таких малышей рождалось не слишком много – один на десять тысяч, так что общество, живущее в условиях вечного дефицита, без сожаления расставалось с уродцами.
Лиза родилась в семье уважаемого пана-управителя Григориадиса Ру. Казалось, Всеблагой самолично намеревался приглядывать за милым ребенком. В отличие от большинства детей, родившихся в мультисемьях, у девочки был один отец и прекрасная мать, Стефания Руднак, дочь одного из Старейшин. Родители не могли нарадоваться своему первенцу. Красивая и смышленая, она дополняла избранную для нее прекрасную судьбу. С ранних лет с ней занимались приглашенные жены-учительницы, готовящие девицу к такому же одиночному замужеству, которым могли гордиться лишь дочери управителей и Старейшин. Маленькая Руднак быстро научилась читать и писать, теоретически она уже знала основные приемы ведомых людям сексуальных наслаждений, когда неожиданно в возрасте двенадцати лет ребенок попросил добавить к учебным предметам астрономию и станционную энергетику. Родители удивились, но дали возможность Лизе изучать технические науки.
Прошел еще год, а регулы у девочки так и не начинались. Мать с тревогой смотрела на отца, отец на мать, они долго шептались в альковах, а дочка, как будто не замечая этого, продолжала штудировать астрофизику, литье пенометаллов, биологию непланетарных объектов, а также иную дребедень, о которой и не слыхивали девицы из благородных сословий. Когда Лизе было пятнадцать лет, она по-прежнему выглядела на двенадцать земных годков, и родители вызвали дохтура.
Зинайнутдин Ис прекрасно осознавал, что значит для столь высокопоставленных людей подобный диагноз. Синдром «застопоренности» говорил не только о генетическом дефекте, но и о гневе Всеблагого. Застопоренные дети были проклятьем для их родителей: они останавливались в развитии в период полового созревания, замирая в мире, где необходимость взрослеть измерялась днями. Старый лекарь напомнил, что заторможенность представляет собой и своеобразную теологическую проблему, не было очевидных научно обоснованных причин, по которым здоровые младенцы, дорастая до возраста первого причастия, вдруг останавливались в развитии и, по непроверенным данным, росли в семь-девять раз медленнее остальных. Зинайнутдин добавил, что таких детей не пускают даже на плоть в силу того, что их состояние являет некое зло, которое выплескивается в человечество из космоса Неблагого. Ис, медленно подбирая слова, рекомендовал матери и отцу сосредоточиться на воспитании двух младших сыновей, а про девочку забыть и поступить, как предписывает Кодекс: накинуть мешок на голову и отвезти в окраинные кварталы. Граждане секторов не должны сами брать грех на душу и убивать детей. Зараженное семя, по слухам, вылавливали и уничтожали углобоки.
На попытку заплаканной Стефании обратить внимание дохтура на то, что Лиза проявляет необычный интерес к точным наукам, Зинайнутдин привычно ответил следующее. Дети, несущие в себе зло, подобны алчному Люциферу, пытающемуся пожрать весь мир. Однако застопоренные в силу малого возраста могут бесконечно поглощать только одно – знания. Причем поглощенную информацию они, по сути, не запоминают, а являются ее носителями. Словно архаичные библиофилы, у которых хранятся книги на множествах незнакомых им языков, такие дети не в состоянии извлечь впитанные ими знания. Застопоренные – это не просто умственно отсталые
Когда родители одевали дочь, она молчала, перед тем, как ей накинули на голову мешок, она улыбнулась отцу и матери и безмолвно позволила ослепить себя на время. «Может, она действительно абсолютно слабоумна», – попытался извинить себя Григориадис. Когда дочь, словно личинку кормового тритона, ефрейтор-охранитель закинул в электромобиль, Стефания, рыдая, бросилась в апартаменты. Пан-управитель, бледный, как донный вазоратум, с надвинутым на глаза капюшоном, молча сидел в грузовом коробе рядом с больным дитем. Это единственное, что он мог сделать для Лизы.
Когда грузовичок остановился на границе с Северной частью Первограда, на огромном мусорном пустыре, где не было ни души, охранитель уже бережно, без показной жестокости, взял на руки дочь Руднак, опустил на дорожку, петляющую вдоль мусорных куч, и снял темный мешок с головы. Девочка посмотрела в глаза отцу: ее взгляд не отражал иступленного безумия, он не был затуманен поволокой скудоумия. Она развернулась и, не пытаясь что-либо сказать, не оглядываясь, безмолвно побрела, растворяясь в ломе карбона, металла, пластика и керамики. Стражник достал флягу с дурняковкой и, нарушая все писаные и неписаные кодексы, протянул ее Великому господину, пану-управителю Центро-Южного участка Восточного сектора Григориадису Ру…
Одиннадцатый эпизод. Неожиданное Тсарство
Ныр с трудом приподнял тяжелые веки. «Я жив, я жив, я жив!» – ликующе шептало что-то у него внутри, пока все его чувства отходили от забытья, пробуя окружающий мир на цвет, на запах, на вкус… Не съеден, не освежеван, беглец неловко повернулся на жестком ложе, которое было установлено нарочито в центре прямоугольной залы.
Голодранец находился в помещении, освещаемом ультрафиолетовыми лампами, где стояли выгородки, разделяющие пространство на множество комнат с прозрачной фронтальной стеной и дверью. Внутри комнатушек находились гибриды огромного кресла и ванны, в которых полусидели-полулежали огромные существа. Они представляли собой взрыв плоти, растекающейся по всему креслу-ванне, с трудом удерживаемый от дальнейшего расползания зеленоватой кожей. Приглядевшись, можно было заметить, что это были живые существа, возможно люди! Их взгляд скользил по поверхностям ограниченного мирка, не фокусируясь на чем-либо. Это были главные продукты в меню углобоков – мясно-растения. Существа, лишенные души, отказавшиеся от разума из-за личной слабости или по мановению Всеблагого. Мясоросты, как их называли сами жители Дна, могли жить весьма продолжительное время. Углобоки старательно поработали над этими созданиями. Им трансформировали кожу в хлорофиллосодержащие пласты с помощью генетических манипуляций. Наделили способностью поглощать огромное количество питательных веществ – как минералов, так и простейшей органики, позволяя человеку-окороку пожирать всем телом все, что бы ни выливали в его кресло. Уже через несколько дней после переделки такое существо погружалось в глубокий сон, поддерживаемый интропульсацией встроенного морфеогенератора, что делало их квазижизнь приятным сновидением, а прирост веса нескончаемым. Углобоки не были так жестоки, как о них шла молва в верхних секторах. Более того, кандидатами в люди-окороки становились далеко не все пленники Дна. Мясоростов не убивали, а отрезали разрастающиеся части, снимая за раз с одного бывшего человека около семи килограммов плоти. Ничего не чувствуя и не понимая, мясно-растения безмятежно улыбались всю оставшуюся жизнь.
Здоровенный мужчина, скорее всего бывший страж, безропотно протирал агавовой губкой сегментированную жировыми складками кожу огромных существ. На макушке у него высился небольшой бугорок. «Ограничитель перемещения», – догадался Ныр. Маленькая мина, вживленная в теменную кость. Если вдруг носитель подобного устройства вдруг решит покинуть какой-либо сектор, где ему предписано находиться, направленный в центр черепа микровзрыв превращал мозг в кашу. Но, похоже, в данном случае процедура была излишней предосторожностью – человек казался абсолютно сломленным. Настолько, что он вполне мог занять одно из пустующих кресел-ванн в зале.
Ныр окончательно пришел в себя, когда обнаружил, что крюки-кандалы на его ногах сняты, а сам он не прикован и не привязан к чему-либо. Свободен!
– Люди секторов по-разному попадают на Дно. Упавших к нам мы помещаем на ферму, чтобы у них было время задуматься: кто они.
К изгою незаметно подошла женщина, высокая и, несмотря на преклонный возраст, достаточно стройная. Она царственно держала голову на высокой шее и была черна настолько, что казалось, будто сгусток межпланетного пространства снизошел к нему для разговора.