Первоградские хроники
Шрифт:
Постепенно маленькая Руднак научилась сама обращаться к Гласу, который и дал разъяснения относительно ее состояния.
– Мало рождается детей, способных, как ты, улавливать неясные звуки, потоки мыслей, события будущего. Ты родилась в семье, знакомство с которой уже почитается за честь, и ты знаешь, что такое относиться к избранным. Твой природный дар – это та же избранность, только иного характера. Люди всегда недолюбливали таких, как ты, и поэтому тебе лучше не говорить о твоих беседах со мной даже родителям, – наставлял Голос.
– Даже няне-кастрату Ли-ий? – шепотом спрашивала она.
– Даже ему, – доброжелательно, но строго отвечал
Не будь Голоса, Лиза все равно подрастала бы очень наблюдательным и не по годам развитым ребенком. Через какое-то время она заметила, что, общаясь с ней, отец и мать изменили свое поведение. Иногда это выражалось в каком-то излишне исступленном проявлении родительской любви, а иногда и Григориадис, и Стефания будто сжимались, ожидая удара, когда к ним подбегала дочь. Очевидно, Не-Тут терпеливо ожидал вопросов своей наперсницы, потому что он ничуть не удивился Лизиным вопросам.
– А почему мои папа и мама стали как-то по-другому вести себя? А они не перестали меня любить? А они не знают, что ты здесь?
Советник для беседы выбрал сонные часы. Повторяясь, он долго рассказывал Лизе об отличии девочки и подобных ей от большинства других людей. И наконец, сообщил о том, что в первоградском мире подобное отличие считается заболеванием, вызванным темными силами, а сами дети – отвергнутыми Всеблагим. Глас отметил, что сам он называет таких ребят застывшими, и если это и аномалия, то не самая плохая: все те, кто остановился в своем физическом развитии, получают возможности бесконечного роста ментальных способностей. Не-Тут, ободряя Лизу, сказал, что раскрытие новых способностей у нее еще впереди. Он объяснил, что помогает всем детям, подобным первенцу семьи Руднак, несущим на себе печать застывания, и в ближайшее время окажет содействие и новой застывшей. Пятнадцатилетняя девочка в двенадцатилетнем теле стремительно взрослела. Когда пришло понимание, Лиза рыдала в подушку четверть часа, после чего спросила:
– И что мне делать? Ты же не бросишь меня?
– Не брошу. Но главное, ты не одна такая. Я уже говорил об этом. Существуют застывшие, которым около сотни лет, но они по-прежнему внешне остаются детьми. Родственники застопоренных быстро забывают про них, полагая, что, выгнав их умирать на окраины секторов, они откупаются от Неблагого. Так, вместе с болью и предательством застывшие получают свободу, которой, пожалуй, нет ни у кого в Первограде.
Далее Советник разъяснил, что в день, когда ее отвергнет семья и другие последователи Всеблагого, она будет отвезена на границу секторов, где, согласно верованиям первоградцев, детей подбирает Сатана и они навсегда исчезают из этого мира. Как только сопровождающие покинут окраинный район, к ней выйдет новая семья – такие же застывшие.
…Итак, маленькая Руднак брела по окраинному кварталу. За спиной она услышала мягкое шуршание – это удалялся перевозчик. Лиза, не оборачиваясь, шла дальше. Страх перемежался с любопытством, раньше она и предположить не могла, что окажется в таком месте. К удивлению изгнанницы, на мусорных участках царила идеальная или близкая к этому чистота. Отходы, в зависимости от материалов, находились в разных брикетах, которые, в свою очередь, громоздились в подобие стен высотой в пять человек. Девочка не совсем понимала, куда шла, но Не-Тут мягко посоветовал ей: «Ты просто иди и обязательно выйдешь к своим». Лиза испытывала некоторые сомнения относительно уверенности Советника, однако с удивлением заметила, что двигается в пограничной части сектора, так, словно по дороге
Томительный путь на деле занял не слишком много времени. Вскоре Руднак подошла к небольшому строению, над входной дверью которого выцветшими буквами было написано: «Лаборатория пластификатов № 3». Невзрачная хибара практически сливалась с ползущими вверх мусорными брикетами. Со стенами из отходов сливались и дети, наблюдавшие без движения, как Лиза подходит к лаборатории. Она и не сразу заметила пять человек: троих мальчишек и двоих девочек, возраста одиннадцати-двенадцати лет, одетых в типичные для окраинных кварталов лохмотья всех оттенков серого. Очевидно, это и были «свои», о которых предупреждал ее Не-Тут.
– Здравствуй, Лиза! – жизнерадостно приветствовала ее девочка с выбивающимися из-под капюшона черными локонами.
– Мы такие же застывшие, как и ты. Не переживай и не бойся, мы друзья, – продолжил конопатый мальчик.
– Это Сара Джи, – он махнул в сторону черноволосой, – я – Иван Сарок. С нами Лили Иглунд, Филипп Рю и Баду Гразон. Пошли с нами.
Крупный, чернявый Баду толкнул дверь хибары, и они вошли внутрь. У порога сидел пожилой мужчина, который улыбался, глядя в пустоту, и бормотал что-то нечленораздельное. В помещении действительно перерабатывался пластик. Вся компания прошла мимо оборудования в подсобную комнату. Иван открыл шкаф с инструментами и деталями непонятного назначения. Мальчик надавил на уродливый вентиль, и задняя стенка вместе с полками отъехала внутрь.
– Это один из наших домов. – Сара обвела рукой просторный холл бежевых оттенков.
Глава четвертая. Беды начинаются
Семнадцатый эпизод. Другая жизнь Ныра
«Не всегда понимаешь, чего стоит твоя жизнь. Можно ли назвать тот набор решений действительной свободой. Что я хотел до того, как оказался здесь: просто убежать в другой сектор и присоединиться к другой голытьбе на других окраинах. А что теперь?»
Вопросы, которые задавал себе Ныр, имели скорее риторический характер. Сам он прекрасно отдавал себе отчет в том, что даже время рассуждать, обдумывать и, огороди, Всеблагой, мечтать появилось у него в Тсарстве углобоков. Более того, способности изгоя гражданских секторов что-либо делать своими руками с минимумом точных инструментов были оценены здесь без оглядки на его нижайший сословный уровень – несемейный житель мусорных кварталов, голытьба одним словом. В его распоряжении оказалась целая мастерская, созданная здесь еще в период благополучия для бесперебойной работы сервисных служб. Вот и сейчас, проводя металловаром сложную линию, намертво связывающую две замысловатые балки, Ныр испытывал нечто вроде вдохновения, радуясь и пугаясь этого чувства.
Естественно, что углобоки так себя не именовали. Более того, самоназвание людей, обитающих на Дне, – Девы истинного мира, или онойяны, в чем-то больше соответствовало реалиям. Онойяны были женщины! Все! И затесавшиеся беглецы или пленники-мужчины из Верхнего мира только подчеркивали это. Причем, с точки зрения Ныра, истинность нижнего мира – Донного тсарства – более соотносилась с реальностью именно с точки зрения Всеблагого начала. Онойяны не приговаривали людей к смертной казни, только чтобы получить их плоть, они не выстраивали потомственных иерархий, обрекая одних на вечное прозябание в мусорных кварталах, а других на исступленное подтверждение личностного статуса.