Первомай
Шрифт:
— Так! — чётко и безапелляционно отчеканил он. — Милиция! Жаров, сидеть на месте! Остальные на выход!
— Не торопись, Давид, — усмехнулся я. — Мент ненастоящий. Липовый, можно сказать.
Зубатый сделал несколько крупных шагов и, подойдя к Давиду, сунул ему под нос раскрытые корочки. Давид с тревогой посмотрел на удостоверение, бросил быстрый взгляд на меня, а потом молча встал и вышел из комнаты.
— Вот что, Жаров, — усмехнулся мент, глядя мне прямо в глаза. — Ситуация такая, что тебе не позавидуешь. Если
— И какой вариант? — спросил я, ясно понимая, куда он клонит. — Отдать всё тебе?
— Да, нужно всё отдать и точка. Ты уже должен был понять, что с такими деньжищами тебе не выжить. А так, отдашь, облегчишь совесть и никто тебя не будет дёргать.
— Нет денег, Зубатый. Ты придумал какую-то хрень, навёл на меня бандюков, и хочешь всё, типа, изменить. И не было у меня таких сумм. Так что попытка твоя разрубить этот узел, нелепа, если не сказать смешна.
Он прожёг меня взглядом. Пылающим от гнева, или от чего он там пылал.
— Зря, — усмехнулся старлей. — Очень даже зря. Потому что сейчас ты сам себе приговор подписал…
— Александ Петрович! — раздался из коридора звонкий голос Насти.
Она влетела в комнату и чуть не наткнулась на Зубатого.
— Ой… Здрасьте…
— В общем, если чего надумаешь, звони, — подвёл он итог. — Здрасьте.
На Настю он едва взглянул, хотя была она хорошо приготовлена ко встрече со мной. Все нужные акценты были сделаны, и её облик можно было назвать выверенным и совершенным — где было нужно, всё торчало, где было не нужно — ничего не топорщилось. Коса была туго сплетена и взывала к тому, чтобы её схватили сильной мужской рукой, а кофточка едва не лопалась под натиском юной не знающей покоя плоти.
Зубатый ещё раз сверкнул глазами, злясь, должно быть, ещё и на себя, потому что выступил неубедительно и тускло.
— Петля сжимается, — добавил он и вышел из комнаты.
Разумней всего было бы пожить несколько дней в другом месте. Не светиться здесь и затаиться. Но я, к собственному стыду, ещё не завёл секретного пристанища с какой-нибудь очаровательной хранительницей. Поэтому приходилось крутиться на глазах у хищников, пытающихся меня сожрать.
— Александр Петрович, завтра суббота, — улыбнулась Настя. — Вы что будете делать?
— Буду продолжать терапию, — ответил я. — Лежать и вспоминать. Как старый дед.
— То есть у вас планов нет?
— Нет, — подтвердил я.
— А поехали с нами на турбазу? — предложила она.
— Что за турбаза?
— Да наша, фабричная, не помните? В Елыкаево.
— Хм… — призадумался я.
— Поехали. Надо было раньше вам предложить, но я стеснялась… Мы едем с нашим цехом, профком путёвки выделял, помните? Несколько человек не
— А напомни мне, пожалуйста, далеко ли она от города, турбаза эта?
— Полчаса на автобусе. Там есть остановка и ходит рейсовый каждые тридцать минут. Но туда мы на служебных поедем. Через час отправляемся от заводоуправления. Вот я балда, надо было сказать. Может, вы бы ещё кому-нибудь предложили…
— А знаешь, Настя, поехали, — поразмыслив, сказал я. — Свежий воздух может благотворно повлиять на мою память, правда же?
Пока суд да дело, пару дней побуду подальше отсюда. Подальше…
— Правда! — по-детски восторженно воскликнула Настя. — Как здорово! Вы из мужчин один будете, у нас одни девчата. Но зато у вас комната отдельная будет, девушку же к вам не подселят, понимаете? Я так рада! Там же лес хвойный замечательный, погуляете, сил наберётесь. Ну, тогда даю вам двадцать минут на сборы. Надо пораньше прийти.
Через двадцать минут мы вышли из общаги и пошли в сторону фабрики. Я несколько раз посмотрел по сторонам, выявляя опасность, но ничего подозрительного не заметил.
— Давайте тут срежем, — предложила Настя. — Мне надо тортик купить, девчонки поручили, а здесь дорога короче.
Я кивнул и сошёл на тропинку, туда, как раз, где на меня устраивали засаду. Сейчас дорога была свободна. Уже вечерело, опускались сумерки, что для конспирации было очень даже неплохо. Мы спокойно прошли по тропинке мимо ёлочек, завернули за трансформаторную будку и готовились, проскочив мимо голых прутьев кустов, оказаться на небольшом пустыре с обратной стороны булочной, когда я услышал торопливые шаги и приглушённые голоса.
Навстречу нам выскочили два человека.
— Жар, ты куда собрался? — глумливо спросил один.
Они стояли в тени, и я не мог их как следует рассмотреть.
— Да у него в сумке бабки. И у девки тоже.
— Девку не упустите, — раздалось сзади.
Их было трое. Я один.
— По крайней мере, не пятеро, да Насть? — как можно более беззаботно подмигнул ей я.
16. Тревожные моменты
Это были те же самые ухари, что приставали к Насте в день моего приезда.
— Какие ещё бабки? — спросил один из них у другого.
Голос был знакомым.
— Чё, не слышал ещё? Он же общак ломанул у Голода. Весь город на ушах уже.
— Чё ты гонишь!
Ого, я, похоже, становился популярным. Общак вот ломанул. Слава бежит впереди меня.
— Какой общак-на! Какой Голод! Его Артурчик держит!
— Вован, Гиря, — хорош бакланить, раздался резкий окрик сзади.
Я чуть отстранил Настю в сторону и дал ей свою сумку. Хотел бросить на снег, но он таял, покрываясь тёмными пятнами ископаемых собачьих экскрементов.