Первомай

Ромов Дмитрий

— Но уважение к возрасту должно быть! — снова повысил он голос.

— Несомненно, — кивнул я. — Но я признаю только взаимное уважение. Так что вашу претензию вам же и возвращаю.

Он крякнул.

— Знаете, я человек немаленький и не привык, чтоб меня работяги матом поливали. У нас в райпродторге вас за такое поведение…

— У нас же вроде частный разговор, — пожал я плечами. — Впрочем, не преувеличивайте. Лично вас работяги матом не крыли. А я уж и подавно. Так что, какой во мне интерес у райпродторга? Хотите икры севрюжьей предложить?

—

Яков Михайлович просит вас… Нет, он требует, чтобы вы соблюдали данное ему слово и не совращали его дочь! Она ещё совсем ребёнок, а вы уже зрелый мужчина. К тому же, как я увидел, у вас тут и других девиц хватает! И это не шутка! Человек он уважаемый и влиятельный, знаете ли. Поэтому я не советую вам играть и дальше в эту недостойную игру. Более того, хочу сказать, что влияние и у меня есть. И связи. И я очень легко могу хорошенько испортить вам жизнь. Поймите, это не угроза, а дружеское предупреждение. Только и всего.

— Дружеское? — уточнил я.

— Совершенно верно.

— И связи, говорите большие?

— Разумеется. Спросите у кого хотите про Вадима Андреевича Родькина.

— Вадим Андреевич, а вы можете мне помочь найти квартиру? Я снять хочу. С вашими-то связями наверняка это нетрудно будет.

— Что?! — выкатил он глаза.

— Можно однушку, но лучше двухкомнатную. В центре.

— Ну, знаете! — покачал головой Родькин. — С вами совершенно невозможно! Я обязательно сообщу об этом Кофману!

Он развернулся, каждым своим движением демонстрируя праведный гнев и оскорблённую невинность, и тяжело затопал вверх по лестнице.

Утром я пошёл на работу. Шагал вместе с рабочими и служащими, проживающими в нашей общаге. Двигались мы практически колонной, как на демонстрации. Или, как показывали в старых советских фильмах, живой людской массой, идущей на завод и с завода по гудку.

Я поглядывал по сторонам, но при таком варианте движения заметить бандюков, желающих выследить меня и отыграться за вчерашний побег, было непросто. Да, и не факт, что они уже кружили вокруг. Возможно, ещё решали, как снова меня захватить, отплатить за непокорность и выбить информацию о деньгах. Как там себя чувствовал Керн и был ли способен работать было неясно. Но то, что попадать к нему повторно было бы крайне опасным, это не вызывало сомнения.

Ткачиха встретила меня буквально на пороге.

— Так, Жаров, ну-ка зайди ко мне!

— Хорошо, Зинаида Михайловна, — кивнул я. — Сейчас пальто сниму…

— Немедленно! — коротко отрезала она, и я сразу отправился к ней, не заходя в отдел.

— Александр Петрович, — хмуро и официально начала она. — А вы что, на особое положение перешли?

— В некотором смысле, можно так сказать. Я же на больничном.

— И что у вас за болезнь? Память утратили?

— Частично утратил, — подтвердил я. — Вы же знаете. И то, что вы снова спрашиваете меня об этом, показывает, что проблемы с памятью не только у меня. Но моя потеря подтверждена

медицинским обследованием. И это на фоне сотрясения головного мозга. Всё оформлено в соответствии с КЗоТом.

— Потеря памяти — это не болезнь, а небольшое ограничение. Настолько небольшое, что и говорить не о чем. Ты понимаешь, куда я клоню?

— Хотите, чтобы я нарушил предписания доктора и вышел на работу вопреки строжайшим инструкциям?

— Выходи, — кивнула она. — Сегодня же ты ради какой-то блажи припёрся? Значит не так всё плохо и печально в твоей головке, правильно?

— Голове, — машинально поправил я.

— Тем более. Мы здесь не шарашкина контора, — не обращая внимания продолжала она. — Если ты вдруг не знал, по какой-то причине, я тебе это напоминаю. А будешь ерепениться и проявлять непослушание, отправлю тебя в ДНД. Там память не требуется, ходи да дуй в свисток. Вот и все дела.

— При всём уважении, — кивнул я. — В дружинники направляют не начальники отделов, а профком.

Она неожиданно засмеялась.

— Это ты, как его член сообщаешь? — поиграла она бровями и тут же посуровела. — Без моего согласия ни один в дружину не пойдёт. Ясно?

— Так точно, — хмыкнул я. — Это ясно. Не ясно, чего в рамках повышения трудовой дисциплины вы от меня требуете. Ходить или не ходить на работу?

— Так, всё! Считай, что уже дружинишь. И ты, и твой любитель Голоса Америки.

— Кто-кто?

— Кошкин! Кто же ещё!

— Я этого не помню, но самого Кошкина помню. Он на Вотрубу похож.

— Удобно устроился, как я посмотрю. Тут помню, тут не помню. И вот ещё. Зайди-ка завтра вечерком ко мне домой. Мне нужно поменять замок в двери.

— А муж возражать не будет? — усмехнулся я.

— Иди давай, работай. Муж возражать не будет.

Судя по этому разговору, моя начальница, привыкшая доминировать над подчинёнными, предпочитала подобные взаимоотношения и в других сферах жизни.

Зайдя в отдел, я сразу направился к Вотрубе.

— Слушай, Кошкин, ты правда голоса слушаешь?

— Чего? — вскинулся он и начал озираться по сторонам, проверяя, кто нас слышит, а кто нет. — Ты больной что ли, Жаров?

— Неважно. Все же знают, что слушаешь. Какая проблема? Скажи мне, пожалуйста, не передавали там вчера-позавчера какие-нибудь данные по криминальным событиям? Ограбление, кража или что-нибудь ещё?

— Не передавали, — с трудом скрывая досаду, ответил он и отвернулся.

Не передавали… На самом деле, это ничего ещё не значило. Во-первых, Вотруба мог не услышать, пропустить или не запомнить информацию. Во-вторых, редакцию могло не заинтересовать событие. В-третьих, э-э-э… Никакого «в-третьих» я придумать не смог.

Так же, как пока не смог придумать, как мне контролировать происходящие события. Особенность момента состояла в том, что найти упоминания о преступлениях было в принципе можно только… хрен знает где. Никаких публикаций на это т сёт в прессе не было.