Первородный грех. Книга первая
Шрифт:
А двадцать минут спустя она уже сидела за столом и беседовала с кузенами о Пуччини – щека покоится на ладошке, огромные голубые глаза чисты и невинны. Если бы она наклонилась к нему чуть ближе, они бы смогли почувствовать исходивший от нее запах его спермы.
Великолепно! Случись такое, они бы так ничего и не поняли.
Джерард испытывал ощущение глубокого удовлетворения. Даже чувствовал себя избранником богов.
Филип лежит в песках Марокко и уже никогда не сможет встать между ним и наследством. Брат всегда был предметом его беспокойства. Ведь всегда сохранялся шанс,
В 1918 году Джерард пережил страшное разочарование, когда передал отцу те отвратительные письма, а старик так и не лишил наследства этого паршивого пидора. Конечно, скандал был грандиозный. Но отправка Филипа в армию в надежде, что она «сделает из него настоящего мужчину», была далеко не самым лучшим решением вопроса.
– Пуск! Бах. Бах.
– Отличный выстрел! – Он вежливо похлопал тореадору, затем отколол от лацкана черную ленточку.
Неподалеку, за круглым столом, сидели восемь или девять молодых женщин – все в широкополых шляпах. Со стороны казалось, они наблюдают за соревнованиями, но время от времени Джерард замечал бросаемые в его направлении взгляды из-под длинных ресниц и улавливал обрывки фраз.
«… конечно, теперь все достанется ему… его отец богат как Крез… помолвлен с Марисой де Боно… мила, не правда ли… и он такой красавчик…» Вглядевшись в собравшихся за столом повнимательнее, Джерард отметил про себя, что, по крайней мере, с тремя из них ему уже доводилось переспать. Так, три пишем, шесть в уме.
Позволив себя убить, Филип великолепно решил все проблемы, да еще и семью окружил ореолом славы. А что? Даже он, Джерард, благодаря героически погибшему брату купался в ее романтических лучах.
«…погиб… во время штыковой атаки, проявив чудеса бесстрашия и самоотверженности…»
Джерард ухмыльнулся. Какая замечательная чушь.
Это надо написать на памятнике. Даже отец поверил, по крайней мере, в большую часть этой белиберды.
А правда, как рассказал ему в душном армейском клубе после пятой рюмки коньяка один молодой циник-офицер, была не столь возвышенно-героической. Филипа поймали в полумиле от лагеря какие-то пьяные оборванцы и выпустили ему кишки. А на следующий день он, обливаясь слезами по своей мамочке, помер в военном госпитале.
Джерард сделал знак официанту, чтобы тот принес еще выпивки, обвел вокруг себя взглядом из-под тяжелых век. Смешавшиеся с публикой газетные репортеры что-то строчили в своих блокнотах и щелкали фотоаппаратами. Зрители были одеты по последней моде.
Бах. Бах.
Принесли новую порцию джина, и Джерард стал задумчиво помешивать кубики льда в бокале.
Сегодняшняя встреча с Мерседес Эдуард оказалась незаурядным событием. Он поехал посмотреть девочку из чистого любопытства, но расставался с ней потрясенным. Она была настоящим произведением искусства. Им не удастся сделать из нее обыкновенную деревенскую бабу. В ее жилах течет его кровь. Его гены сделали ее не такой, как все.
Эта поездка его чрезвычайно взволновала. Никогда еще не доводилось ему испытывать подобные чувства. Его мысли постоянно возвращались к ней.
Моя дочь.
Он взвешивал, не сказать ли Марисе, что Мерседес – его дочь. Решил не говорить. Женщины – ревнивые создания. Ей хочется подарить ему своего собственного bambini, [18] и то, что у него уже есть Мерседес, не обрадует ее.
18
Ребеночек (итал.).
Но он поклялся себе, что однажды сделает из нее человека. Когда она вырастет. Да, он сделает из нее человека. И горе этому тупому кузнецу, если он посмеет ему помешать. Ребенок его.
Джерард вспомнил громадные лапы Франческа и то, как он сломал руку Хосе. Опасный урод. Ну ничего, с такими людьми не так уж и трудно иметь дело. Он припомнил, как они его избивали. В другой раз эта злобная тварь уже не будет вести себя так нагло.
Он как бы невзначай уронил руку себе на ляжку и почувствовал напрягшийся под фланелью пенис. Незаметно поглаживая его, он из-под опущенных ресниц принялся следить за компанией притворно застенчивых сеньорит.
Но перед глазами стояло детское личико. Оно будет принадлежать ему. Бах. Бах.
Сан-Люк
С тех пор как Марсель Баррантес продал свой магазинчик и приобрел «Тиволи», он сильно растолстел, и теперь впереди у него выступало внушительных размеров брюшко. Сидя на кухне, он лил горькие слезы от жалости и гнева.
– Маленькая моя бедняжка, – причитал Марсель. – Вот ублюдок! Как он мог совершить такую гнусность?!
Он помазал детскую ладошку йодом, и внучка взвилась от нестерпимой боли.
– Почему папа так разозлился? – сквозь слезы проговорила она.
– Не называй его так. – Поросячьи глазки Баррантеса опухли и покраснели. – Этот человек не твой отец.
Мокрыми от слез глазами Мерседес уставилась на деда.
– Он не твой отец, – повторил Марсель. – Не твой настоящий отец. Да разве могла эта уродливая скотина произвести на свет тебя, цыпочка моя? – Трясущейся рукой он отложил в сторону йод и высморкался. – Нет конечно. Ты родилась от более приличного человека, Мерседес. Когда-то я думал, что Эдуард станет тебе хорошим отцом. Но я жестоко ошибался. Э-эх, как я…
Он не договорил и выскочил из кухни в кладовую, где налил себе целый стакан вина и залпом выпил его, чтобы хоть как-то успокоиться.
Когда он обернулся, Мерседес уже стояла в дверном проеме и смотрела на него. Ее лицо было белым, как полотно.
– А кто мой настоящий отец? – спокойным голосом спросила она.
До Марселя начало доходить, что он сболтнул лишнее. Он покраснел и заморгал опухшими от слез глазами.
– Мой отец – Джерард Массагуэр?
Марсель кивнул. В конце концов, ребенок когда-то должен узнать правду.