Первые шаги
Шрифт:
Ах, хороши были плясуны, не уступали один другому!
Давно исчезли иронические усмешки ребят, девки впервые рассмотрели, что Евдохин Кирюшка красивый парень, и когда после пляски Кирилл за руку подвел Аксюту обратно к Мурашеву и сказал по-городски: «Спасибо, Аксюта!» — он слышал, как она так говорила, — никто не засмеялся.
С этого дня молодежь всерьез приняла Кирилла в свои ряды: не отталкивали с насмешкой парни, девки выбирали в играх наравне с другими, а когда в воскресенье на кулачках он, широкоплечий крепыш, пробил левшой перед
Только двоюродный брат Стецко Юрченко да щеголеватый Павел Мурашев за глаза звали его оборванцем: не нравилось им, что Кирюшка часто вызывал Аксюту Карпову на круг и что та охотно шла. Девушке просто приятно было плясать с хорошим танцором. Если бы кто повнимательней посмотрел, то заметил бы, что во время пляски Аксюта чаще взглядывает на кудрявого гармониста, чем на своего партнера.
В мясоед начались свадьбы. Нравилась Стецку Аксюта, да ее еще сватать нельзя: старшую сестру не пропили.
— Оно и к лучшему, — говорили между собой Кондрат с Гарпиной. — Платья-то нарядны, а приданого шиш. Одна коровенка — не отдадут же за ней.
Юрченко первые начали свадебный сезон. Усватали за Стецка Аннушку-поповну. Свадьба была богатая. На свадьбе гуляли сваты, Дубняки и Коробченко, Мурашевы, вся родня невесты. Из чужих пригласили Горовых — Николай один гармонист на все село. Гуляли и Железновы мать с сыном: родня, нельзя обойти, да и Кирюшка плясать мастер.
Не успели отгулять у Юрченко, началась свадьба у Полагутиных. Усватали за Андрея Татьяну Карпову. Полагутины жили сами средне, за приданым не гнались, а девка ягодка, да и сват человек уважаемый.
И пошли свадьба за свадьбой, вплоть до великого поста.
Из настоящих женихов не женились, к удивлению сельчан, двое — Павел Мурашев да Николай Горов. Мурашев не спешил с женитьбой сына, дожидаясь момента, когда можно будет городскую с капиталом взять, а Павел не торопился — Аксюту Карпову хотел дождаться. С такой и в город переехать не стыдно.
Горов отложил женитьбу по той же причине — взгляды Аксюты он заметил.
— Помаешься, маменька, еще год одна, зато какую сноху получишь! Краля на все село, а уж на всякое рукоделье, шитье — другой такой не сыщешь, — говорил он матери.
И Горовы согласились с сыном.
Так прошла зима, а ранней весной и началась заваруха, что расколола село на две части.
Начал все Карпов.
За неделю до страстной пришел он к старосте с просьбой сход собрать.
— А пошто? — удивился тот.
— Надо заранее всем новоселам наделы определить. Тепло настанет — разделом заниматься некогда будет, Филимон Прокопыч! Пахать надо. Знаешь, весной день год кормит…
В воскресенье собрался сход. Пришли все мужики и бабы иные. Вот тут-то и началось…
Мурашевы чужой земли пятьдесят десятин запахали, Дубняки и Коробченко — по тридцать, а Кондрат Юрченко десять десятин племянника распахал.
— Как, мужики, по-свойски простим, что они с нашей земли первую пенку сняли? — спросил Карпов, обращаясь к
— Да ну, что ж! Что сделано, того не вернешь. Без нас ведь, — раздались отдельные голоса.
Первым побагровел Мурашев. Дрожа от ярости, он возмущенно спросил:
— Да вы что, мужики? Мы целину распахали, а вы теперь себе хотите забрать?
— А как же, Петр Андреевич? — прервал его Федор. — Чать, старые люди давно говорили: «С чужого коня середь грязи долой». Земля-то нарезана по твоей же просьбе на нас. Приехало ровно пятьдесят семей, столько лишку ты и нарезал. Мне сам переселенческий начальник сказал. Что ты себе три надела на будущих внуков от холостого сына взял, — в толпе засмеялись, — про то мы не говорим, — продолжал спокойно, без смеха, Карпов. — А наше нам отдай.
Наступило молчание. Богачи хмуро поглядывали на Мурашева, признавая его старшинство и надеясь, что он выкрутится. Мурашев молчал, взвешивая силы. Ох, и злы бывают мужики за землю, горло перегрызут! А тут, видно, Федор успел их сбить в кучу. Вот те и тихоня! Чем его прижмешь, когда он ни копейки не занял? Черт с ней, с пашней. «Хватит пятидесяти, а надо будет, у киргизцев возьму, — думал он и решил: — Пусть за пахоту заплатят, еще в долги влезут. А с Федором после посчитаюсь…»
— Что ж, мужики! Ваше право, — заговорил он. — Будем делить всю вашу землю. Кому вспаханная достанется, заплатит за пахоту…
— Мне тоже надел в прошлом году выделен. Весной дядя пахал, а теперь я сам буду, — перебил его неожиданно Кирилл Железнов.
Кондрат сурово взглянул на племянника и, злобно ощерившись, насмешливо кинул:
— На чем пахать-то будешь, дуралей? На свиньях, что ли? Так они чужие.
Кое-кто засмеялся.
— А это не твоя забота, — огрызнулся Кирилл. Пусть все слышат, что насмешки он и дяде не спустит… — А свиней пасти пошли нынче своего сына. Работы у вас немного, сноха прибавилась, вот и будешь обчеству пособник!
Кондрат, посеревший от гнева, двинулся с кулаками к племяннику, но ему загородил дорогу Карпов.
— Вот что, Кондрат Пахомыч! Родственные счеты дома сведете, а сход собрался дела решать, не драку смотреть, — сказал он.
Взглянув на него с ненавистью — Федор был на голову выше и в плечах пошире, — Кондрат отступил, хрипло крикнув племяннику:
— Смотри, сопляк, и к дому моему близко не подходи! Собак спущу!
— Не беспокойся, дядя, не приду — незачем, — издали ответил Кирилл.
Отплатив дяде за насмешку, он успокоился. Мать дома будет еще ругать… ничего!
— За то, что по-умному рассудил и без спора землю вертаешь, благодарим тебя, Петр Андреевич, — негромко промолвил Федор, повернувшись лицом к Мурашеву. Мужики притихли. — Только за что же платить-то, мне невдомек. Мы вроде не просили вас пахать нам целину, — он взглянул на мужиков. — Ведь вон ты платишь Мамеду и Сатубалты, работникам своим, так ведь ты с ними заране срядился…
В мертвой тишине раздался тенорок Егора Лаптева: