Первые шаги
Шрифт:
Вавилов предложил — для удобства работы, как он говорил, создать в городе вторую.
Ядро городской должны были составить товарищи, переброшенные из деповской. В комитет вошли: Вавилов, Потапов, токарь Семин и Степаныч. Сегодня в доме Мезина должно было состояться первое заседание комитета городской организации.
Когда Федулов и Шохин пришли, все были в сборе и уже приступили к обсуждению предстоящей работы. Вавилов, как обычно, чисто выбритый, представительный, посверкивая цыганистыми глазами, стоял в переднем углу. Увидя Антоныча и Алексея, он замолк на минуту, но когда они сели, уверенно продолжал:
— Я
«Ого! Нападение открыто, — подумал Федулов, наблюдая за Вавиловым из дальнего угла, где он присел рядом с хозяином дома. — Это что-то новое».
Вавилов так же поглядывал в его сторону и явно нервничал: сказав еще несколько фраз, он смолк, скомкав конец выступления. Все повернулись к Федулову, по-видимому считая, что отвечать должен сам Антоныч.
— Ильич говорит, — не вставая, заговорил Федулов, — что мы должны помнить, что борьба за отдельные требования, отвоевывание отдельных уступок — это только мелкие стычки с неприятелем, это небольшие схватки на форпостах, а решительная схватка впереди. По-твоему же, Костя, получается: борьба за улучшение личных условий — вся наша задача…
— Мои слова не расходятся с тем, что сказал Ильич: решительная схватка впереди, а не сейчас, не в настоящее время! — перебил его раздраженно Вавилов.
Алексею, после разговора с Антонычем пристально наблюдавшему за Вавиловым, показалось, что тот взглянул на слесаря с ненавистью.
— Ты забыл, что Ильич считает ближайшей задачей разрушение самого могучего оплота не только европейской, но также и азиатской реакции, — не повышая голоса, ответил Федулов. — Наша задача, как видите, не в том, чтобы тащиться в хвосте самых отсталых рабочих…
— Ты, Антоныч, стреляешь цитатами из статей Ильича, а сам их толком не понимаешь, — язвительным тоном опять прервал Вавилов, тонкой кистью белой руки проведя по щекам, будто поправляя бороду.
У Антоныча внезапно расширились глаза, но он тотчас же прищурил их и о чем-то задумался.
— Слова «ближайшая задача», — продолжал напористо и свысока Вавилов, — надо понимать в историческом аспекте. Это не значит, что задача наступила уже сегодня…
— Что это за штука «аспект» и с чем ее едят, не знаю, — неожиданно заговорил Мезин, — только, по-моему, задачу-то нам надо решать, а не будущим людям. Всем сил не стало жить…
Вавилов молча смотрел на непредвиденного оппонента, а Потапов и Алексей громко рассмеялись.
— Так его, Степаныч, крой по-рабочему! Если все, как он, рассуждать будут, так богачи с нашей шеи никогда не слезут. Мы рабочих к драке с царем должны готовить, а не внушать им, что царь не мешает! Что ни говори, настоящий ты экономист, Костя! — сказал Потапов тоном нескрываемого презрения.
Этот белоручка ему сразу не понравился. «Ишь руки-то как выхолил — прямо барские…»
Бледное лицо Вавилова побагровело, он заговорил, заикаясь от негодования:
— Я не знаю, зачем мы собрались — о деле договориться или оскорблять друг друга. Если я хочу в первую очередь ставить вопрос об улучшении
Антоныч не вмешивался в спор. Мучительно напрягая память, он старался понять, почему белизна руки Вавилова и жест, каким тот словно погладил несуществующую бородку, так обеспокоил его. И вдруг вспомнил. Видел он эту самую руку три года назад, в доме Федота Мухина, на встрече Нового года, у пропагандиста Константина, приехавшего из Омска. Значит, тот, с бородкой, был Вавилов, пытавшийся изобразить этакого рубаху-парня, рабочего? У него и тогда мелькнуло удивление, но он не придал этому значения. «Для чего понадобилось Константину скрывать нашу первую встречу?» Потом вспомнил, как он неоднократно пытался вызвать Вавилова на откровенный разговор, спрашивая его, откуда и почему прибыл в Омск — ведь не ссыльный, — но Вавилов ловко увиливал от ответа и переводил разговор на другое. Подозрения Антоныча росли.
«Он хорошо, с огоньком, выступает на собраниях, зовет себя „искровцем“, не раз пришлось останавливать его за слишком левые выступления, — напомнил себе Антоныч. Но сразу мелькнула мысль: — Сегодня Вавилов ударился без удержу вправо». Слесарь заколебался. Провокатор не стал бы так говорить. «Во всяком случае, к нему надо внимательно присматриваться и быть настороже», — решил он и взглянул вновь на Вавилова. Заметив его побагровевшее лицо, встал.
— Не сердись, Костя, — примирительно промолвил он, — ты не прав. Вспомни! Владимир Ильич говорит, что если ограничивать задачи экономической борьбой с хозяевами и правительством, то это значит обрекать рабочих на вечное рабство. Возьмем условия у нас. Как ты будешь улучшать жизнь наших городских рабочих, если в трущобах тысячи голодных ютятся? Хозяева только свистнут, а они бегут к ним, готовые гнуть спину за нищенскую плату от темна дотемна. А кто создает такие условия? Царизм! Гонят сюда крестьян, превращают в бездомных, создают избыток рабочей силы для таких, как твой хозяин…
— Да что вы, товарищи, все на меня? — прервал Вавилов уже спокойно. — Может, и правда в чем не разобрался. Подумаю, почитаю, а как вместе решим, так и буду вести пропаганду.
Спор прекратился. Начали обсуждать задачи организации на ближайшее время, распределять участки работы. Теперь Вавилов поддерживал любое предложение Антоныча, все время подчеркивал свое уважение к старому слесарю.
«Он просто задира, как дали отпор, так и заговорил по-другому», — подумал Алексей.
Вавилов взял на себя предприятия Савина. Против этого никто не возражал: ему удобнее, не будет вызывать подозрений, он и по хозяйской работе должен бывать на заводах.
Первые ушли Семин с Вавиловым. Григорий, Сергей и Антоныч задержались у Мезина.
— Вы хоть чаю попейте, спорщики! — крикнула им из другой комнаты жена Мезина.
— Ладно, мать, придем сейчас, — ответил Степаныч.
— Нам надо поговорить еще о дальних товарищах, — сказал Федулов. — Писем от Палыча что-то давно нет. Напиши ему, Степаныч, письмецо от кума, поклонов не жалей, сообщи, что крестник хорошо растет, невесту пора искать…
— Не впервой! Напишу так, что хоть его превосходительство полицмейстер будет читать, так ничего не поймет, — засмеялся Степаныч. — Ты смотри, как Палыч-то навострился! Пишет хорошо, а робит еще краше…