Первые шаги
Шрифт:
Вернулись Прасковья с Машенькой. Андрей простился и поковылял домой.
«Про большевиков ведь и поручик нам говорил, — думал он, стуча деревянной ногой по пыльной улице. — Везде они есть, с народом заодно…»
Мать и Татьяна сидели на завалинке, одна вязала чулок, другая шила. И с посевом и с огородами уже управились. Маленький Федя бегал возле них.
— Ну, сынок, полетать хочешь? — спросил Андрей, подхватывая сына на руки.
Он подкидывал и ловил Федюшку, а тот заливался радостным, тоненьким
«Ох, и переменился Андрюша! И слова-то у него какие-то другие. Красивее на лицо стал. Вот только ногу-то отрезали», — думала.
При взгляде на деревяшку у нее ныло сердце, но она ни разу мужу слова о том не сказала. Ему ведь и так больно, еще подумает, что теперь ей не дорог стал! Татьяна насмелилась как-то и свекрови сказала: пусть не плачет, не крушит Андрея, для нее муж еще милее стал. Свекровь поглядела на нее с нежностью и тихо прошептала:
— Спаси Христос, доченька, утешила ты меня. Умная у тебя головушка!
«Раньше жалела, зря не обижала, а сейчас словечка грубого не скажет, как что, так и отдохнуть велит», — размышляла Татьяна, переводя ясный взгляд с мужа на свекровь.
Наигравшись вдоволь с сынишкой, Андрей сел между матерью и женой.
— Уж не знаю, к какому делу приучаться, — грустно заговорил он. — Хрестьянство не по моей ноге, — Андрей покачал деревяшкой. — Сапожничать, что ль, начать? Да не люблю я больно…
— Отдохнул бы, сынок, — перебила мать. — Экую страсть перенес…
— Отдохнул уж. Надоело дома гостем ходить, — ответил Андрей.
— Тпру, приехали! — Денис Лукич остановил бойкую пегую лошадку у ворот своего двора.
Из второй телеги не спеша вылез среднего роста мужчина, одетый в зеленую телогрейку, измазанную машинным маслом, по виду мастеровой. Он вынул брезентовый мешок, в котором что-то загремело.
Ворота отворились, и к подводам, прихрамывая, подошел Андрей. Пока здоровался с отцом, приезжий, чуть прищурив темные с желтинкой глаза, внимательно смотрел на него.
— Вот, сынок, гостя к нам привез. Семен Гурьич, это Андрей, про которого я тебе дорогой рассказывал, — говорил старик Полагутин, обращаясь то к сыну, то к мастеровому.
Приезжий шагнул к Андрею и поздоровался с ним. Андрей, крепко встряхнув руку гостя, пригласил его в дом.
— Что у вас в мешке-то? Может, в сенцах положите?
— Можно и в сенцах. Тут мой инструмент. Слесарить к вам приехал…
Андрей остановился.
— Да ты что! — воскликнул он. — А я все думаю, к чему бы пристать. Вишь, ногу-то отрезали, какой из меня теперь хрестьянин! — Андрей крепко выругался. — Как считаешь, смогу слесарить?
— По-моему, работать слесарем тебе деревяшка не помешает, — ответил гость.
Они пошли во двор.
— А
— Коль охотишься, могу, не жалко. Все равно хочу у вас поработать, — пообещал слесарь.
Когда они вошли в дом, Татьяна уже ставила самовар, а Аграфена Митревна собирала на стол. Гость поздоровался с хозяйками и, сев на скамью, взял на колени Федю, копошившегося на полу. Он дал ему сахару, и мальчик, подружившись, звонко смеялся в ответ на «козу-дерезу».
— Смотри-ко, Таня! Федюшка-то как быстро познакомился с гостем. Видно, добрый человек, — с удивлением произнесла Аграфена, глядя на внука.
— Семен Гурьич слесарить у нас, матушка, будет. Хочу и я слесарному рукомеслу у него поучиться. Это дело по мне будет, — сказал Андрей матери.
Митревна улыбнулась. Вот хорошо-то! И починка у них есть…
Скоро все сидели за столом. Аграфена не обратила внимания на то, что гость сел не молясь, но Андрей заметил и подумал: «Уж не из товарищей ли?» Он помнил, что его далекие друзья тоже не молились и называли религию отравой народа. «Надо будет Палычу сказать про него», — решил Андрей.
Вечер прошел за неторопливым разговором. Гость больше слушал, чем говорил. Денис Лукич, довольный тем, что слесарь согласен обучить сына, словоохотливо рассказывал ему про житье-бытье родионовцев.
— Видно, и мне теперь придется свата просить, чтобы в компаньоны принял. Все сына ждал, а теперь он вон слесарем работать станет, — сказал он.
— А у вашего свата сыновья есть? — спросил Антоныч.
— Сынов-то у Федора Палыча нет, а работает он с зятем своим Кирюшкой да с дружком Егором. Они уже четвертый год вместе сеют, — пояснил хозяин.
«Вот это повезло! — обрадованно подумал Антоныч. — К сватам Палыча попал на постой».
Лукич еще долго рассказывал про компаньонщиков и Федора.
— Федор Палыч человек справедливый, его мужики больно уважают. Богачи только наши злобятся на него, а особливо Петр Андреевич, — говорил он.
— А за что же? — перебил его вопросом Федулов.
— Да за справедливость и ненавидят, — ответил вместо отца Андрей.
— Горденек сват, первым не поклонится… — начала было Аграфена Митревна, но муж перебил ее:
— Да что ты, мать, пустяки баешь! Коли б не Палыч, так они на всех верхом ездили бы, за то и сердятся. Тот вон толстопузый в тюрьму его хотел упрятать. — И старик передал с прикрасами историю неудачного обыска у Карповых.
После того как стих общий смех, Аграфена сказала:
— А все ж сват от веры отпал. И киргизцы у них бывают, и молокане…
— Матушка! У Мурашевых киргизцев краше угощают, чем у наших. Только и разницы: Петр Андреевич привечает богатых, а тятяня бедных, — вмешалась в разговор Татьяна.