Первые

Палла Иоланта

Сердце долбит на повышенных битах неизвестную мне мелодию, когда на экране айфона высвечивается сообщение от Кирьяновой. Спрашиваю, где она сейчас находится, и еду по адресу, который Лиза скидывает. Всего лихорадит. Хочется с разгона спросить, что от нее хотел батя, но я молчу, открываю дверь для Лизы, курю и только потом сажусь за руль. До ее дома стараюсь не гнать. Жду, когда заговорит сама, чтобы не напугать. Скриплю зубами, конечно, потому что Лиза отрешенная. На мои взгляды не реагирует. Смотрит в окно и сразу выбирается из машины, как только останавливаю ее перед подъездом.

— Как с Инной прогулялись? — иду за Кирьяновой, поправляя рукава куртки. — Я тебе

звонил.

— Прости, я отключала звук на пары и забыла включить, — Лиза не смотрит на меня, даже когда останавливаю и поворачиваю к себе лицом. Мысленно прошу рассказать о встрече с отцом, но она молчит.

— Что-то случилось? — не спешу отпускать руку Лизы, хмурюсь и слежу за тем, как она кусает губы.

— Нет, — выдыхает, — я устала, Антон. Домой хочу.

— Значит, ты только с Ростовой гуляла, да? — закипаю постепенно. Руку Лизы отпускаю, тянусь за сигаретами. В грудине жжет так, что выть хочется. Вместо этого глубоко затягиваюсь дымом, перебивая моральный треш физическим.

— Да, — почти уверенно рассекает воздух ответом, и у меня мгновенно начинают искрить тумблеры.

Последний раз затягиваюсь. Из груди вырывается идиотский смех. До выворота кишок неприятно, что Кирьянова хочет скрыть от меня разговор с Виктором Алексеевичем.

— Да? Больше никого не видела?

Звучит резко. Последний шанс сказать мне правду, и Милые Ушки с него сливаются.

— На что ты намекаешь?

— На то, что ты с моим отцом уехала и сейчас тупо заливаешь мне! — рычу сквозь зубы, пока Лиза округляет глаза. Кажется, что бледнеет, но меня это сейчас не затрагивает. Злость закипает быстрее. Зверею и не могу остановиться.

— Я не хочу об этом говорить, Антон. Пожалуйста, не сейчас…

— То есть, — сжимаю кулаки, улыбаясь, как идиот, — если бы я не спросил, то ты бы не рассказала мне, да? — в черепной коробке звенит от эмоций.

Берега, края, все размывается под напором злости, которая рвет внутренние органы на куски.

— Не хочешь подробнее рассказать, Лиз? Что он хотел от тебя? — вроде долблю спокойнее, но Кирьянова все равно отступает на шаг назад и отрицательно качает головой. — Не доверяешь мне, да? Я же… Лиз… Твою мать! Эту выставку… Косяк мой никогда не забудешь, так? Так?! — смотрю на Кирьянову и понимаю, что нужно выдохнуть, а не могу.

Легкие сжимает. По ее взгляду улавливаю, что папаша постарался. Без слов разворачиваюсь, сажусь за руль и вдавливаю педаль газа на полную.

43

Милые Ушки

Давно я не проливала столько слез, как сейчас. Они, не переставая, выплескиваются наружу. Поток такой, словно бьет из неиссякаемого источника. Все чувства перекручены. Я лежу на кровати и сжимаю руками покрывало до боли в пальцах. Не знаю, сколько времени пребываю в этом положении, но вскоре затихаю и пытаюсь распознать эмоции. Заглушить их, чтобы найти выход. Правильное направление. От разговора с отцом Антона у меня все внутри перевернулось. Сломалось. Сбились все жизненные ориентиры. Вся та правда, которой меня пичкали несколько лет подряд, разлетелась пеплом по ветру.

Я не знаю, как на нее реагировать, что говорить… Теперь понимаю Степана Андреевича. Он прав. Нам нужно встретиться с Жанной, но как?! Меня гложет обида! Она в буквальном смысле сжирает клетки изнутри! Почему она не рассказала мне, что произошло?! Почему бросила?! Почему?! Почему?! Почему?!

Этот вопрос не дает мне покоя… Я верчусь из стороны в сторону, а, устав, скручиваюсь

и медленно выдыхаю. Вспоминаю лицо Антона, и слезы снова наворачиваются на глаза. Я хотела все обдумать, пережить, а потом уже поговорить с ним, но не успела… Сама же стала виновницей этой дурацкой ссоры. Не знаю, почему язык не повернулся, чтобы сказать о Викторе Алексеевиче. Мне просто стало плохо от его рассказа, ведь если все так, то…

Сжимаюсь ещё сильнее, считаю до десяти, медленно вдыхаю и выдыхаю, настраиваясь на звонок Жанне. Продолжать избегать встречи бессмысленно. Я должна услышать её версию, и потом… Потом буду думать о своем отношении к ней. Только оказывается, что набрать номер матери сложнее, чем мне представляется. Я несколько раз беру телефон и смотрю на злосчастные цифры. Сердце грохочет за ребрами, создавая не шуточную вибрацию, которой теплой волной прокатывает по телу.

В итоге я открываю мессенджер и пишу ей сообщение. Странно, но Жанна отвечает сразу же, спрашивает, где мы можем встретиться, говорит, что приедет сама, куда я скажу. Может, поступаю не так, как нужно… Но пишу свой адрес и нервно кусаю губы, пока мама отвечает. В это время мой взгляд перемещается на чат с Маршалом. Все внутри сжимается, когда вижу, что он в сети. Я должна и с ним поговорить… Только тут оказывается ещё сложнее преступить через себя. Как вспомню, с каким выражением лица он уезжал, становится не по себе.

Как начинать этот разговор, когда меня будто пополам переломали?

Я с трудом нахожу в себе силы, чтобы подняться, и иду в ванную. Умываюсь долго. Привожу себя в порядок до приезда Жанны. Суечусь на кухне, завариваю вкусный чай, который мне подарила Инна, и не знаю, куда деть руки. Волнение накатывает волнами. Я даже придумываю фразы, с которых уместно было бы начать наш разговор, но все они теряются в пространстве, когда раздается звонок в дверь. Как в замедленной съемке тащусь к выходу и застываю, отходя в сторону, пока Жанна Павловна переступает порог моего жилища. Мы обе молчим. На миг мне кажется, что она меня обнимет, но нет. Мама печально улыбается и выжимает из себя приветствие. Мне чертовски неловко. Отвожу глаза в сторону, чтобы не сталкиваться с ее изучающим взглядом.

— Я удивлена, — говорит, когда проходим в кухню, — думала, что ты меня до конца жизни видеть не захочешь, — Жанна садится на стул и рассматривает обстановку вокруг.

— Поговорить хотела, — почему-то голос хрустит. Я беру чашки, наливаю нам чай, суетливо отвлекаюсь на эти действия и избегаю зрительного контакта с матерью.

— О чем? — с её лица постепенно сходит улыбка. Я замечаю, как она изменилась за прошедший год. Стала ярче, что ли.

— Мне Виктор Алексеевич все рассказал, — глухо откликаюсь, садясь на стул, беру чашку, грею об нее пальцы, стараюсь контролировать эмоции, которые скручиваются удавкой на шее, и отгоняю чертово слезливое состояние, — он рассказал о том дне, когда ты… Когда ты закрыла меня…

Жанна не моргает, глядя на меня. Несколько секунд пребывает в таком состоянии, а потом без слов принимается за чай. Её пальцы дрожат. Чашка стучит о блюдце. Молчание тяжелым грузом виснет над нами.

— Почему ты мне не рассказала?

— Мне было сложно об этом говорить, Лиза. Не то состояние, — мама начинает часто моргать и шумно вдыхает, — а потом к тебе было не подступиться. Лена еще внесла свою лепту…

— Я имею право знать, что произошло, — по телу проносится мелкая дрожь. Но это только начало. Мне страшно представить, что Жанна испытывала. Не знаю, смогу ли я когда-то понять её и прочувствовать в полной мере все эмоции, которые она пережила.