Первый царь
Шрифт:
Хакан тоже поразил княжича, но не в хорошем смысле. Тот оказался тучным мужчиной с нечистой кожей и мутными глазами. Не таким Гарвин представлял себе владыку обширного края.
Они с отцом прошли меж двух очищающих огней. Хоть и поклонялись степняки небу, но мысль западных народов об очищении пламенем, которого боятся духи, им понравилась и прижилась. Поэтому всякий, идущий к хакану должен был очиститься.
Приближаться к владыке пришлось на коленях, как заведено у курбеков для всех вассалов.
– О, великий хакан! – почтительно обратился к повелителю Борвин. – Страшное несчастье постигло всю
Хакан шевельнул пальцами, показывая, что слушает и велит говорить.
– Боги помутили разум жителей! – продолжил князь, не поднимая глаз выше живота хакана. – В городках малых побили твоих мытарей. Насмерть побили.
Гарвин, пользуясь тем, что все внимание приковано к его отцу, нет-нет, да и бросал взгляд на владыку Закатного Улуса. На того новость об убийстве сборщиков выхода впечатления не произвела, а вот беклярбек Миду, правая рука хакана во всех делах денежных и военных, недобро сверкнул глазами.
– Не наказывай своих неразумных данников гневом своим, великий хакан! – просил Борвин. – Просим мы тебя о милости. Дозволь мне самому покарать виновных! Дозволь мне самому собирать выход для тебя и доставлять в Минидпарат! Да не потревожат тебя столь мелкие заботы! От нас же прими эти скромные дары в знак нашего уважения к твоей мудрости!
При этих словах Гарвин открыл ларец, что держал в руках и извлек из него диковину – железного соловья в клетке. Он поставил игрушку на пол и нажал на шпенёк, торчащий сбоку. Птичка, изделие мастеров из далекого Гугенгрома, принялся щебетать. Глаз княжич поднять не мог, поэтому от него укрылась реакция хакана, но придворные зашептались одобрительно. Стоил соловей немилосердно, но здесь нужен был особенный подарок. Поразить владыку Закатного Улуса оружием, утварью или тем более конями они бы не смогли.
– О, великий хакан! – подал голос беклярбек. – Позволь мне спросить об этом деле!
Видимо, повелитель дал знак, потому что Миду продолжил.
– В каких землях побили мытарей?
– В княжествах Друбинском и Доброцком, великий беклярбек, – ответил князь с готовностью.
В Великом княжестве Лубравском мытари делали свое дело ладно. В Великом княжестве Ярицком, самом близком к Улусу – тоже. Ярице был смирен и послушен, потому что лежал первым на пути курбеков в земли любские, хоть в Великое княжество Друбинское будет путь, хоть в Лубравское. А в Доброцкое княжество курбеки не ходоки. Идти пришлось бы далеко в леса и в болота, где летом слякотно, а зимой голодно. И нет простора степной коннице.
Вот на эти два обстоятельства, порядок в Лубраве и труднодоступность неспокойного Доброце, и уповал князь, когда просил дать ему обязанность собирать выход с Любских земель. Да к тому же, на северных и восточных границах Улуса неспокойно. Не с руки хакану отправлять войска и силой приводить к покорности любские княжества. Как только получил Борвин весть об избиении мытарей, тут же поехал в Минидпарат, чтобы первым рассказать хакану и успеть предложить себя, как сборщика выхода. При отце Борвина случалось уже побоище мытарям курбекским. Прислал тогда хакан отряд немалый, чтобы в ум привести ослушников. Разор от того похода был великий, повинные городки так и вовсе вырезали до последнего человека, и Ярице опять пожгли, хоть там мытарей пальцем не трогали. Раны с тех пор
Бросив в очередной раз осторожный взгляд на хакана, Гарвин подивился – владыка глядел на своего беклярбека, будто спрашивая мнения. Но не как смотрел Борвин на своих воевод, скорее так бояре искали ответа в лице князя, когда предлагали сомнительный план.
Полно, подумал Гарвин, немедля опуская глаза. Да кто же правит Улусом, хакан или беклярбек его?
– Да будет так, – молвил, наконец, человек на троне. – Да будешь ты, князь, головой отвечать за сбор податей с земли любской. Если не осилишь, не обессудь.
Князь с наследником стали отбивать поклоны и отползать, как было принято в Улусе, пятясь.
Пир, который хакан дал гостям, поразил Гарвина не меньше приема. Здесь никто не пил пива или меда, зато вино лилось рекой. Кушанья подавали на серебряной и золотой посуде, напитки – в роскошных кубках, столы были застланы богато вышитыми скатертями, а полы – мягчайшими коврами. Но главным потрясением стали женщины. Множество танцовщиц услаждали взор пирующих. Одеты они были весьма скудно, но у каждой низ лица был закрыт платком. По обычаям степняков женскую улыбку могли видеть лишь отец, муж, сын или брат. Женщины любичей были красивы, но местные танцовщицы поражали не только обилием нагого тела, но и грацией и пластикой, совершенно непривычными молодому княжичу.
Когда в очередной раз пили за здоровье хакана, Гарвин обратил внимание, что его сосед слева, молодой степняк, лишь пригубил вино в то время, как остальные осушили кубки до дна. Заинтересовавший, любич стал присматриваться к соседу и отметил, что тот почти совсем не пьет вина. Выпитое побуждало Гарвина к общению, поэтому он не смог долго сдерживать свое любопытство.
– Уважаемый! – обратился он к соседу на своем вполне сносном курбекском. – Позволишь ли ты узнать, почему ты не пьешь вина? Оно превосходно!
– Я потому не пью вина, уважаемый, – ответил холодно тот. – Что оно дурманит разум и уязвляет ум человека.
– Что же, – шутливо проговорил Гарвин. – Думаю, сегодня мой ум справится с понесенным уроном!
– Первый же глоток вина – это шаг в неизвестность, – возразил ему юноша.
– И ты уже шагнул, – отметил княжич.
– Я в гостях, – мрачно отозвался курбек. – Не мог же я нарушить обычаи этого дома.
– Ты очень рассудителен! – восхитился Гарвин, который к тому времени уже изрядно захмелел от отсутствия привычки пить много вина. – Даже жаль, что я не могу выпить с тобой! Зато я могу выпить за тебя! Я Гарвин, сын Борвина, пью за тебя, уважаемый сын своего отца!
Он выпил и почувствовал, что настолько пьяным ему в своей жизни быть не доводилось. Его даже не смутила та легкость, с которой он назвал собеседнику свое имя. Конечно, давно уже миновали времена, когда предки Гарвина не сообщали своего настоящего имени никому кроме родни и вообще старались не разговаривать с чужаками, чтобы не потерять часть души. Однако вот так вот представляться первому встречному, было не принято до сих пор.
– Меня зовут Мамута, сын Пармуты, – ответил курбек потеплевшим голосом.