Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине
Шрифт:
До Кронштадта оставалось не больше километра. Лошади, почувствовав близкий отдых, пошли веселее. Михаил Иванович боком повалился в сани.
Возле Петроградских ворот их остановил караул - не меньше десятка матросов с пулеметом. Смуглый, цыгановатый военмор внимательно прочитал мандат Председателя ВЦИК, бросил резко:
– Ждать!
И скрылся в деревянной караульной будке. Матросы топтались возле саней, с любопытством разглядывали приезжих. Ребята все были молодые, мордастые, неподогнанная форма сидела на них мешковато.
– Слыш-ка, - сказал один, показывая глазами
– А чо? Коммунист - барин, ему все дозволено. Цыгановатый моряк хлопнул дверью будки, распорядился:
– Валяй дальше. Матросы нехотя расступились.
– Видели?
– наклонился к Калинину Евсеев.
– Парни вчера только из деревни, податливый материал. У них, безусловно, одни обиды на уме: коммунисты мужика грабят, торговать нельзя, керосина нет...
Михаил Иванович не ответил, только поморщился: до чего же наболели эти вопросы! Решать их надо без всякой задержки. Сама жизнь требует ввести новую экономическую политику.
– Тпру, залетная! Прикатили!
– Возница осадил лошадь возле длинного трехэтажного здания, где размещался Кронштадтский Совет.
2
Якорная площадь - просторный треугольник, ограниченный каменной стеной портовых складов, глубоким рвом и величественным массивным зданием Морского собора. Построенный незадолго до войны, собор этот стал архитектурным центром крепости: его видно издалека, он изменил весь силуэт Кронштадта.
Вблизи собор поражал не только красотой, но и многообразной символикой. Высоко поднятая полусфера главного купола напоминала земной шар, до половины погруженный в волны. Боковые башни похожи на крепостные: это сходство усиливалось многочисленными узкими окнами-бойницами, характерными для старинных оборонительных сооружений. А если посмотреть на собор с противоположной стороны площади, он вдруг словно бы превращался в могучий броненосец. Главный купол становился боевой рубкой, над которой, подобно мачте, высился крест.
В царское время на Якорной площади проводились торжественные церемонии, военные и церковные. После Февральской революции тут ежедневно возникали стихийные митинги. Население в Кронштадте своеобразное, почти одни военнослужащие: молодежь, не обремененная заботами о семье. Каждому хотелось узнать новости, разобраться в событиях, понять, у какой партии какая программа. Кругом вода, новые люди приезжали не часто, газеты опаздывали. Вот и шли моряки, окончив служебные дела, на Якорную площадь слушать ораторов: большевиков, эсеров, меньшевиков, анархистов. Начинались митинги часов в пять-шесть, а кончались к десяти, когда слушателям надоедало стоять.
На этих митингах в острых спорах оттачивали свое ораторское мастерство матросские вожаки Ховрин и Ульянцев, Рошаль и Железняков, Дыбенко и Маркин. Да и слушатели довольно скоро научились отличать деловые речи от болтовни, гнали прочь пустозвонов. Дискуссии возле Морского собора были превосходной политической школой для того поколения кронштадтцев, которое участвовало в свержении царя и Временного правительства, а потом разлетелось по всей стране, сражалось
Так уж повелось: каждый политический деятель, любого ранга и любой масти, приехавший в Кронштадт, обязательно должен был выступить на Якорной площади перед народом. К подобным ораторам относились здесь с интересом. Но, пожалуй, никому из них не довелось встретить такие трудности, какие встретил Калинин. По существу, он должен был выступать перед мятежниками, поднявшимися против Коммунистической партии.
– Может, лучше уехать?
– спросила обеспокоенная Екатерина Ивановна.
– Ни в коем случае! Это будет только на руку врагам.
– Но они же не дураки, они просто не дадут тебе говорить.
– И этим самым разоблачат себя перед массой, - усмехнулся Михаил Иванович.
– Они ведь, Катя, говорят, что они за Советскую власть, а я - главное лицо этой власти, вот и посмотрим, как они ко мне отнесутся. И нам полезно увидеть, и масса свои выводы сделает, а как же иначе?!
Пора было отправляться на митинг. Екатерина Ивановна надела пальто.
– А рукавички твои где?
– спросил Михаил Иванович.
– Не знаю. В санях, верно, забыла.
– Как же ты так?
– огорчился он.
– Ветер резкий, а ты без рукавичек. Уж не вынимай руки-то из карманов.
– Не беспокойся, не буду.
Калинин вместе с товарищами вышел из Совета. С Якорной площади доносился гул голосов.
– Тысяч пятнадцать собралось, - с тревогой произнес кто-то.
– Чем больше, тем лучше, - сказал Михаил Иванович. Сейчас, когда нервы у всех были напряжены, добродушная улыбка Калинина и его спокойный голос казались странными, не совсем естественными, А между тем он действительно был спокоен и ощущал такую уверенность в своих силах, какая бывает перед сражением у закаленных, испытанных бойцов.
От природы человек стеснительный, Михаил Иванович обычно с трудом начинал свои выступления. Никто, кроме жены, и не догадывался, пожалуй, как тяжело ему было побороть застенчивость, скованность, произнести первые фразы. Особенно, когда он выступал перед доброжелательными слушателями, ждавшими от него чего-то необычайного. Гораздо проще было вести дискуссию, отстаивать свою правоту. Тут уж не до стеснительности, все забывалось в накале спора. Словесные поединки были привычны ему, он заранее настраивался на схватку с противниками, ощущая напряженную собранность, готовность к отпору и нападению.
Чего ждут от него люди, собравшиеся на площади, чего ждут тайные и явные подстрекатели? Они думают, что Председатель ВЦИК будет ругать их, увещевать, уговаривать. И конечно, приготовились ответить на это. А он начнет с другого...
Калинин быстро поднялся на трибуну. Огромная толпа на мгновение затихла, а потом, как прибой в скалы, ударил грохот аплодисментов, сквозь который пробивались крики и свист. Особенно надрывались те, кто был в первых рядах. Один маленький чернявый матрос даже подпрыгивал и грозил кулаком. Но все же большинство собравшихся аплодировало, и Михаил Иванович сразу отметил это.