Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине
Шрифт:
– Неужто все такие?
– Хорошие моряки есть в минном отряде. И на некоторых кораблях. Только верховодят не они. «Бывшие» там пригрелись, генерал Козловский, полковник Соловьянов, их помощнички: эсеры, меньшевики, анархисты. Но эта явная контра тихой сапой действует. В глубине скрывается, а на поверхности разный сброд по ее наущению воду мутит. Задушили, дескать, коммунисты мужика, продразверсткой страну разорили, Советскую власть губят...
– О Советах пекутся, значит, - усмехнулся Михаил Иванович.
– А партийная организация в Кронштадте куда смотрит?
Федор пожал
– Там Лазарь Брегман секретарь комитета. Вы, безусловно, знакомы с ним, он давно в крепости. Один остался из старого руководства. Влиянием пользуется, но коммунистов мало. И комсомольская организация за год дважды в полном составе уходила на фронт, потом создавалась заново.
– Брегмана помню. А начальник политотдела Кронштадтской базы?
– Громов теперь. Боевой товарищ, бывший подпольщик. Однако людей еще не знает. Вчера в Ораниенбауме я разговаривал с ним. Они там в Кронштадте не очень встревожены. Пошумят, дескать, военморы и успокоятся.
– А резолюция переизбрать Советы?
– По форме она вроде бы ничего, Михаил Иванович. За Советы, против капиталистов. За равенство, братство...
– Вот именно, что по форме, - заволновался Калинин.
– А по содержанию она мало сказать контрреволюционная, она подкапывается под самую основу революции, она против нашей партии направлена. Советы без коммунистов им нужны, понимаете? Значит, Советы с эсерами и меньшевиками. Такая резолюция всем нашим врагам лучший подарок. По существу, это открытое наступление против партии.
– Наши товарищи в Петрограде так не считают, - возразил Евсеев.
– Вот и скверно. Фронтов вокруг нет, бдительность притупилась. А ведь Кронштадт - ключ к Петрограду, капиталисты ничего не пожалеют, чтобы этим ключом овладеть.
– Руки у них коротки, - сказал Федор,
– Руки у них очень даже длинные. Лед растает, пришлют в залив свои военные корабли, а кронштадтцы по этим кораблям стрелять не станут, тогда как?
– Плохо получится.
– То-то и оно! Ладно, дорогие мои, завтра вместе в крепость поедем, там и посмотрим...
Едва простился с гостями - вернулась из города Екатерина Ивановна.
– Миша, по всему Питеру слухи ползут: в Кронштадте коммунистов бить собираются.
– Это мне известно.
– Может, не поедешь?
– То есть как это не поеду?! Непременно поеду!
– Тогда и я с тобой, - решительно сказала она.
– А слухи-то?
– Тем более. Разве я тебя одного на такую страсть отпущу? Ты только Советскую власть защищать умеешь, а для себя пальцем не шелохнешь!
– Гляди, какая воительница!
– Да уж, в обиду не дам!
– Она произнесла это столь грозно, что Михаил Иванович засмеялся и подумал: а почему бы и не взять? Меньше официальности, побольше простоты - хуже не будет.
На следующий день поезд доставил их в Ораниенбаум. Возле вокзала ожидали двое саней, присланных из Кронштадта. У возчиков под теплыми романовскими полушубками виднелась флотская форма.
Выехали на обдутый ветрами лед Финского залива. Лошади шли осторожно. Погода последние дни держалась безморозная, лед сверху начал подтаивать. Кое-где виднелись трещины,
Кронштадт грозной темной громадой высился впереди, за белесой ледовой равниной.
Михаилу Ивановичу надоело в санях, он вылез и пошел рядом с лошадью. К нему присоединились Евсеев и Федор Демидочкин. Поснимали тулупы, прикрыли ими Екатерину Ивановну - она подремывала в тепле.
– А помните, Михаил Иванович, как мы с вами четыре года назад встретились?
– спросил Иван Евсеевич.
– До этого долго не виделись. Безусловно, с самого Ревеля.
– Да, с Ревеля, - подтвердил Калинин.
– А ведь в одних и тех же тюрьмах сидели, только в разное время или на разных этажах.
– Я вас тогда на вокзале даже не признал сперва...
– Да и я тоже. Помнил тебя матросом, а тут солидный гражданин в кожанке, на обер-мастера смахивает, - Михаил Иванович прикурил на ходу.
– Я в начале семнадцатого года на нелегальном положении был. Под фамилией Лорберг скрывался - это Екатерины Ивановны девичья фамилия. Товарищи помогли устроиться в инструментальную мастерскую около Финляндского вокзала. Двадцать седьмого февраля, хорошо помню, пришел в мастерскую, а там страсти кипят! Никто не работает, кое у кого оружие появилось... Айда, мол, вокзал захватывать. Двинулись все, и я с ними, конечно. И радостно мне, и тревожно очень. На вокзале-то охрана, перебить могут, но остановить нельзя, порыв большой... Тут как раз Волынский полк подошел. Смешались солдаты с рабочими. Охрану вокзала разоружили в два счета. А дальше что делать? Солдаты кричат: «Где вожаки? Ведите нас!» А я сам в нерешительности, еще не знаю, куда может направиться эта сила и что сейчас, вот здесь, поблизости, можно сделать? Несомненно одно: надо, не теряя ни минуты, направить людей на борьбу, ибо вся масса ждет действия. И тут меня словно осенило. Поднялся я повыше, крикнул: «Если хотите иметь вождей, то вон рядом «Кресты». Вождей надо сначала освободить...»
– Тут я вас и увидел, - вставил свое слово Иван Евсеевич.
– Вернее, услышал. Голос показался знакомым.
– Да, - кивнул Калинин.
– Сами стареем, но голоса-то прежние остаются.
– Через толпу к вам пробился. А тут уж начали на отряды делиться. Только парой фраз перемолвились, и сразу я с отрядом к военной тюрьме побежал.
– А я в «Кресты». По старой памяти потянуло.
– Четыре года всего прошло, а кажется - век миновал!
– Это потому, Евсеич, что событий много было. Иной человек и за сто лет не переживет, не изведает столько мук и столько радостей, сколько выпало нам за короткий срок.
– Я тем не завидую, безусловно, которые потихоньку да помаленьку...
– Я тоже, - сказал Михаил Иванович.
Сани со скрипом въехали на обледеневший деревянный настил, под которым парила черная вода. Калинин увидел трещину, извилисто рассекавшую ледяное поле. Сказал с тревогой:
– Скоро залив очистится. Иван Евсеевич понял его:
– Месяц еще, может с гаком, а потом к крепости не подступиться. Быстрее матросскую бузу кончать надо.
– Пожар легко в самом начале тушить, пока пламя слабое.