Первый президент. Повесть о Михаиле Калинине
Шрифт:
– Нет, товарищи, так не пойдет, - твердо сказал Калинин.
– Вы бойцы Красной Армии или кто? Повторяю, везите нас, к Буденному, он разберется.
Кавалеристы колебались. Наконец тот, что с карабином, сказал:
– Черт с ними, гони их в штаб. А я пока смотаюсь, доложу комбригу.
– Таскайся с ними по такой погоде, - буркнул горбоносый, но все же приказал возчику: - Давай направо!
Замерзшие коняги бодро взяли с места, однако вскоре опять поплелись понуро и неохотно. Горбоносый боец хлестнул их нагайкой, они прибавили шагу, а затем пошли еще
– На плетке-то далеко не уедешь, - хмуро сказал возчик. И, повертев головой, добавил: - Кажись, село рядом.
Протащившись по улице, сани свернули в открытые ворота и оказались посреди просторного двора, где рядком стояли у коновязи лошади, покрытые попонами. Возле крыльца - несколько командиров в бекешах и бурках: собрались уезжать. Среди них один кряжистый, с пышными усами. Наверно, это и есть Буденный.
Михаил Иванович поднялся, но резкий окрик «Сидеть!» заставил его вновь опуститься в сани.
Горбоносый всадник спрыгнул с коня, доложил:
– Товарищ командир корпуса! Разъезд второй бригады шестой дивизии доставил в ваше распоряжение двух буржуев, а может, купцов...
– Зачем они мне? Вел бы к командиру бригады или к начдиву.
– Мы порядок знаем, - с достоинством ответил боец.
– Сами бы управились, но попались какие-то чудные. Веди, говорят, к Буденному. Мандаты показывают.
Головы командиров, стоявших у крыльца, враз повернулись к саням. Буденный хмыкнул:
– Ишь ты! А ну, давай в комнату!
Михаил Иванович вошел в теплую горницу и будто ослеп - очки запотели с мороза. Снял их, принялся протирать стекла концом шарфа. Буденный смотрел сверху вниз, удивленно и недоверчиво. Взгляд у него такой, что никто не выдерживает, а этот гость глаза не отводит, даже вроде бы улыбается.
– Ха!
– вырвалось у Семена Михайловича.
– Документы!
Сам, однако, протянутые ему бумаги не принял, кивнул на безусого, моложавого человека с высоким лбом и большими залысинами:
– Комиссару.
Тот взял документы и вдруг изменился в лице, шагнул к Буденному, пальцем показал подпись на мандате.
– Ульянов, Ленин, - вслух прочитал Семен Михайлович.
В комнате стало тихо. Несколько секунд Буденный стоял неподвижно, потом привычно оправил бекешу, вытянулся:
– Командир кавалерийского корпуса. Прошу извинить за недоразумение!
– Ничего, ничего, - успокоил его Калинин.
– Теперь мы с Григорием Ивановичем спасены и от мороза, и от твоих молодцов. Кончить ведь с нами хотели, как с контрой.
– Еще раз извините. Виновные будут строго наказаны.
– Нет, дорогой мой!
– возразил Калинин.
– Мы сами во всем виноваты. Понесло же нас в такую-то погоду из Воронежа... Мы этих бойцов должны благодарить. Так ведь к белым не мудрено попасть...
Расторопный вестовой скрылся с хозяйкой на кухне, выскочил оттуда со скатертью. На столе появились тарелки и старый, толстостенный графин.
Обед был как нельзя кстати для проголодавшихся путников. К тому же застолье быстро сближает людей. Разговор пошел веселее, откровеннее. Едва управились с густым
– Вот мы с Григорием Ивановичем и приехали к вам, чтобы еще раз убедиться в этом. Много хорошего слышали о вашем корпусе.
Буденный воспринял слова Калинина как начало деловой беседы. Глазами показал вестовому: стол сразу же опустел, вместо скатерти появилась военная карта, испещренная карандашными пометками. Семен Михайлович объяснил, где находятся вверенные ему части, на какой рубеж вышли передовые отряды. Сделав паузу, напомнил гостю о своем предложении развернуть корпус в конную армию. Как в столице смотрят на это? Михаил Иванович ответил, что он поддерживает такую идею.
Просьбы Семена Михайловича Калинин записал, чтобы потом, в Москве, ничего не забыть. При решении вопросов, связанных с корпусом, наверняка придется преодолевать недоброжелательное отношение Троцкого. Он ведь просто бледнеет от негодования, слыша фамилию Буденного.
– Не так давно у вас побывал председатель Реввоенсовета?
– дипломатично поинтересовался Михаил Иванович.
Командир и комиссар корпуса переглянулись.
– Приезжал, - неохотно ответил Семен Михайлович.
– Перед людьми выступил? С бойцами поговорил?
– Было. Весь корпус перед ним строили. Только слова у него непонятные. Вроде русские, а вроде и нет.
– Как это?
– А вот пусть комиссар обрисует.
Комиссар Кивгела потер высокий лоб, подумал, заговорил не спеша:
– Бойцы у нас в основном малограмотные. Крестьяне, казаки. Они правду душой чуют, а слово не всякое до них доходит. Политическую работу мы с ними проводим постоянно, несмотря на бои, на беспрерывные марши. Но люди меняются. Много добровольцев приходит. Беляки к тому же всякие басни распространяют о коммуне. Под одним, мол, одеялом все спать будут и все прочее. Ну, бойцы спорят между собой: что такое Советская власть, кто такие большевики или коммунисты? Вот мы и попросили председателя Реввоенсовета разъяснить. Он согласился, вышел к строю.
– С бойцами и командирами не поздоровался, - хмуро вставил Буденный.
– Может, воинских порядков не знает, - сказал комиссар.
– Обязан знать на такой должности. Любой солдат знает.
– Не о том сейчас речь, - продолжал Кивгела.
– Вышел он, значит, к строю, люди замерли, каждое слово ловят. Из Москвы человек, по-старому вроде бы верховный главнокомандующий. А он так примерно. В наших рядах есть элементы, извращающие наши понятия о формах устройства общества, за которое мы воюем. Я имею в виду коммуну с ее обобществленными средствами производства и равными условиями пользования общими благами труда... Ничего не скажешь, образованный, конечно, он человек...