Первый роман
Шрифт:
Она ласково склонила ему голову на плечо и сказала:
— Я не умю разсказать… Но такъ много проходитъ въ голов разныхъ думъ.
— У тебя? — изумленно спросилъ онъ и разсмялся. — Какія у тебя могутъ быть думы? заботъ никакихъ, живи и радуйся…
— Думы не заботы, — просто отвтила она, и опять оба замолчали.
— Вотъ ты опять задумалась, — сказалъ онъ. — О чемъ? Ну скажи: о чемъ ты думала вотъ сейчасъ, сію минуту?
— О теб думала… Какъ ты много создаешь себ всякихъ печалей и волненій… А ничего этого вдь не нужно… Ничего…
— Я не понимаю тебя, — сказалъ онъ снисходительнымъ тономъ.
— Мн вдругъ здсь, вдали ото всего,
— Да отъ чего «этого»? — спросилъ онъ.
— Отъ всей этой возни съ собою и всего, что лично себя касается. Понимаешь?
— Ничего не понимаю, а радъ… Радъ, что ты думала только объ этомъ… Оно излчимо…. Хуже было бы, если бы ты думала не о чемъ-нибудь а o комъ-нибудь…
— О комъ же?
— Не знаю… Мало ли о комъ? Мужъ никогда не знаетъ, любитъ ли его жена…
— Что ты говоришь? — съ испугомъ проговорила Юлія.
— Ты не понимаешь этого… Ты даже не видла, не хотла видть, какъ я мучился, когда ты бросала меня въ Петербург для кого-то на цлые часы…
— Да вдь я здила къ нашимъ…
Онъ не слушалъ ее и продолжалъ взволнованно:
— Я видлъ, что теб съ сестрами веселе, чмъ со мной, и иногда ненавидлъ ихъ. У тебя съ ними какія-то свои словечки, свои интересы; вы, бывало, сметесь чему-то, что мн совсмъ не смшно, говорите о чемъ-то для меня совсмъ неинтересномъ, точно теб нтъ и дла до меня… А потомъ, бывало, удешь… Конечно, тутъ Богъ всть, что почудится…
— Что же?
Но онъ не слышалъ ее и говорилъ, не останавливаясь:
— Разъ Маня сидла у тебя… Я вошелъ… Она читала какое-то письмо и вдругъ замолчала… Вы об были взволнованы… Особенно ты… Я цлую ночь не спалъ посл этого, а ты спала… Теб ничего…
— Отчего же ты тогда не спросилъ меня…
— О чемъ?
— Да вотъ про письмо…
— Зачмъ? Я знаю, какъ жены умютъ лгать въ такихъ случаяхъ, знаю, какъ он изобртательны и изворотливы… Я мысли допустить не могъ, что меня будутъ дурачить такъ, какъ всегда дурачатъ мужей…
Она съ испуганнымъ изумленіемъ посмотрла на него и, убдившись, что онъ не шутитъ, горячо сказала:
— Какъ теб не стыдно это говорить…
— Не стыдно, потому что и самъ помогалъ дурачить… И какъ еще!
— Саша! — съ упрекомъ воскликнула она.
— Я, милая, знаю васъ, женщинъ, прекрасно… Слава Богу, всего насмотрлся… Могъ-бы цлый трактатъ написать «Искусство обманывать мужей»…
И вдругъ, какъ бы спохватившись, онъ сказалъ ласково и нжно:
— Но ты скажешь мн правду, ты скажешь, отъ кого было то письмо…
— Конечно, я всегда скажу теб все… Но чужія тайны не могу выдавать…
— Видишь: тайны! У тебя не можетъ быть тайнъ отъ мужа… Понимаешь: не можетъ! Ты теперь вся моя, со всми чувствами, мыслями, желаніями, — вся!
Ей понравился его горячій тонъ, и она неожиданно обвила своими тоненькими ручками его лысющую голову и нжно поцловала ее.
Онъ опять весь просіялъ и снова станъ шептать ей, точно боялся, что кто-нибудь услышитъ его:
— Я знаю, что ты чуть не вдвое моложе меня, знаю, что ты красавица, а я некрасивый, но вдь ты моя жена… И я не могу допустить, чтобы ты была хоть на минуту не моя, понимаешь ли: ни вниманіемъ, ни думами, ни заботами — ничмъ…
Она опять ласково обняла его и стала также тихо говорить ему слова любви. Онъ счастливо и радостно слушалъ ее и вдругъ,
— Вдь ты до меня никогда никого не любила.
Она молчала.
— Неужели ты уже любила кого-нибудь? — серьезно спросилъ онъ.
— Да.
— Почему же ты мн не сказала объ этомъ?
— Ты не спрашивалъ меня…
Онъ быстро всталъ и заходилъ по балкону.
— Давно? — не смотря на нее, спросилъ онъ.
— Я была въ предпослднемъ класс… Значитъ, пять лтъ тому назадъ.
Онъ облегченно усмхнулся и, подойдя къ ней, спросилъ:
— И долго это продолжалось?
— Пока я не познакомилась съ тобой… Впрочемъ, должно быть, дольше. Помнишь, мы съ тобой и съ сестрами были какъ-то на выставк картинъ, и ты спросилъ меня: отчего я покраснла и взволновалась?
— Ты увидала «его»?
— Нтъ… Только очень похожаго на него…
— И отъ этого такъ заволновалась? Не врю, Юля, не врю… И почему было не сказать правду? Я долженъ все знать, что было въ твоей жизни. Все! Тогда, на выставк, ты встртила его?
— Да нтъ же!.. Слушай…
Но онъ не слушалъ ее и быстро спустился въ садъ.
Теплый майскій вечеръ былъ весь напоенъ запахами и переполненъ звуками. За ркой, въ лсу, несмолкаемо пли соловьи, въ пол, въ овс, трещали перепела. Теплая желтая луна спокойно плавала въ безоблачномъ неб.
Юлія Сергевна уже часа два сидла на открытой террас, выходящей во дворъ, и думала свою думу. Мужъ промолчалъ весь обдъ, а потомъ веллъ осдлать лошадь и ухалъ, а ее оставилъ дома точно маленькую, точно виноватую. И въ Петербург съ нимъ случалось нчто подобное, но здсь это не должно было повторяться. Тамъ они жили еще не настоящей жизнью, а «такъ», «пока», и онъ самъ былъ такъ не настоящій, не тотъ, котораго она увидала въ первый разъ на любительскомъ спектакл и потомъ у себя дома… Она врила, что настоящій Александръ Николаевичъ, тотъ, котораго она такъ беззавтно любила, явится, когда они удутъ изъ Петербурга, изъ раздражающей его обстановки, отъ заботъ, такъ размнивающихъ его на мелочи; она врила, что здсь — подъ этимъ яснымъ кроткимъ небомъ, въ этомъ душистомъ воздух, въ простор, въ тиши и на полной свобод, вдали ото всего суетнаго и лишняго — начнется ихъ настоящая жизнь.
Соловьи радостно заливались въ лсу и въ саду, а у Юліи Сергевны въ ушахъ свистлъ шопотъ старой Петровны.
Она въ десятый разъ припоминала ея слова. Вспомнила она и то, что сама слышала, какъ мужъ передъ обдомъ кричалъ кому-то:
— Завтра же поставить здсь загородку… Они мн весь лугъ заздятъ… Мало имъ дороги!..
Вспомнилось ей и многое другое изъ ихъ петербургской жизни и она ходила и увряла себя, что это не такъ, что тотъ, котораго она любитъ, совсмъ другой, не такой… И она не ршалась произнести слово и старалась думать о томъ Александр Николаевич, съ которымъ она въ первый разъ вдвоемъ была въ Эрмитаж и слушала, какъ онъ говорилъ ей о любви и о томъ счастьи, которое ждетъ ихъ, если они вдвоемъ рука объ руку пройдутъ всю жизнь. Теперь ей вдругъ показалось, что слова эти были совсмъ обыкновенныя, такія, какія, вроятно, каждый женихъ говоритъ своей невст, но она помнила, какъ ей было отрадно слушать ихъ, какъ ей было тсно дышать, какая безпредльная радость наполняла всю ее. И она вспоминала, какъ, остановившись передъ картиной Мурильо, онъ взялъ ея руку, посмотрлъ ей въ самые глаза и спросилъ: «Да»? И она ни минуты не колеблясь, отвтила ему «Да». И эти дв буквы ршили ея судьбу…