Первый, случайный, единственный
Шрифт:
Потолок кухни для этого грандиозного замысла явно не годился, но такие мелочи Полину не волновали. Если она о чем и беспокоилась, то только о том, что удалось купить всего одни кусачки и пришлось притащить из родительской квартиры обыкновенный молоток, потому что на настоящий, сделанный по старинному флорентийскому образцу, денег не хватило: смальта оказалась жутко дорогая, особенно золотая и серебряная, да надо было еще купить довольно большую глыбу мрамора, и гранит, и сланец, и портландцемент – в общем, хотя бы понемножку всего, что в таком изобилии имелось в сарае на Соколе.
А
Вообще, эта ее идея гораздо сильнее ошеломила родителей, чем Георгия, которому совершенно очевидно было наплевать на все вообще и на Полину в частности.
Папа, тот просто опешил.
– Полинка, ну надо же хоть какую-то честь знать! – возмутился он. – Явилась в чужую квартиру, к чужому мужчине, живешь у него на голове, как будто так и надо!
– Я не на голове у него живу, – засмеялась Полина, – а на кухне, через стеночку. И он, кстати, мирный, как рыба вареная, на меня не кидается. Так что за мою девичью честь, пап, ты можешь не опасаться.
Папа только рукой махнул – что на это можно было ответить? К тому же родителям было сейчас вообще не до Полины и уж тем более не до ее застеночного сожителя. Валентин Юрьевич пробивал у себя в Институте Курчатова квартиру для Евы, а поскольку пробивать что-либо ему было совершенно не свойственно, это занятие отнимало у него больше сил и нервов, чем руководство отделом.
– Ведь ты же никогда ничего не просил! – возмущалась вечерами Надя, когда он рассказывал о том, что ходил к директору, а тот разговаривал с ним как-то уклончиво и смотрел при этом так, словно Гринев просит виллу на Канарах. – Даже путевки льготные никогда не брал по инвалидности, всегда все сам! Неужели нельзя…
По папиному смущенному и расстроенному виду нетрудно было догадаться, что он ничего не стал бы просить и на этот раз, если бы его любовь к Еве не была сильнее природной застенчивости.
– Кириллов говорит, что по метражу у нас нет права на дополнительную жилплощадь, – объяснял он.
– Но она же родит скоро, да еще… – Тут мама суеверно стучала по деревянному столу и расстроенно добавляла: – Всем хорош Тема, но ведь мальчишка! Ну что он может?
Насколько Полина знала, ничего не мог сделать не только Артем, но и его мама. Она была прописана в одной квартире с сестрой, и квартира была такая, что ее невозможно было даже разменять, и работала Ирина Андреевна обыкновенной переводчицей, так что о покупке жилья тоже речи не было…
В общем, в такой ситуации родители предпочитали не заводить разговор хотя бы о гарсоньерке – не будить лихо, пока оно тихо. А Полина и вовсе не видела никакого лиха в том, как она обустроила свою жизнь.
Неизвестно, какой у Георгия был характер, но жизнь он вел такую,
Правда, она все-таки недоумевала, почему молодой парень живет как старик какой-нибудь. Но и то сказать – ей какое дело? Странно, конечно, что он выходит только в ближайший продуктовый магазин, но зато, когда он дома, его не видно и не слышно. Лежит на кровати, листает бабушкины киношные книги или просто смотрит в одну точку. На кухню вообще не претендует – ест только то, что не надо готовить, вроде колбасы, а чай и правда пьет в комнате… В общем, идеальный сосед, хотя и странный.
Кроме магазина, Георгий сходил за эту неделю только в парикмахерскую – сбрил свою жуткую бороду. Правда, выглядеть он от этого лучше не стал. Под бородой обнаружилось бледное, осунувшееся лицо с темными тенями вокруг глаз и с потрескавшимися губами. Даже рыжие волосы казались какими-то тусклыми, словно голова у него была посыпана пеплом.
Но проблем с ним не было никаких, а что от него еще надо?
Полина проснулась поздно – вчера полночи возилась со своей мозаикой – и с удовольствием потянулась на коротком кухонном диванчике, так, что хрустнули кости. Мама всегда говорила, когда будила ее, маленькую, в детский сад: «Ну-ка, Полиночка, потягу-усеньки! Росточки-косточки, расти большая!»
Вот она и выросла большая, только довольно бестолковая.
Кухонные ходики показывали половину двенадцатого, но в квартире было тихо.
«Хорошо все-таки, когда мужчина типа мебели, – весело подумала Полина. – Пора, однако ж, вставать, а то он оголодал небось, колбаса-то его в холодильнике».
Георгий не появился на кухне ни пока она была в ванной, ни когда вышла оттуда и погремела тарелками, чтобы он услышал, что она уже завтракает, а значит, умыта и одета, и он может прийти на кухню.
«В летаргии он, что ли, – удивилась Полина, – или ушел куда?»
Она подошла к закрытой двери комнаты, постояла под нею минуты три, прислушиваясь. Из комнаты не доносилось ни звука.
И вдруг она услышала такой отчетливый стон, что настежь распахнула дверь, мгновенно забыв, что надо хотя бы для приличия постучаться.
Георгий лежал на кровати, глаза у него были открыты, и он смотрел куда-то Полине за спину.
– Что ты? – испуганно спросила она, оглядываясь: у него был такой взгляд, словно у нее за плечами стоял призрак. – Это ты стонал?
Как будто в квартире был еще кто-нибудь!
Он не ответил – закрыл глаза. И вдруг заскрипел зубами так жутко, что Полину пробрала дрожь и ей захотелось выскочить из комнаты.
Но не могла же она и вправду выскочить, когда с живым человеком происходит что-то… неживое!
Она подошла к кровати, присела на край. Георгий не пошевелился и глаза не открыл.
– Что с тобой? – повторила она.
Он был укрыт до подбородка, голова лежала на подушке тяжело и неподвижно. Полина прикоснулась ладонью к его лбу и чуть не отдернула руку. Лоб горел так, что ей показалось, он сейчас зашипит, как железная дверца топящейся печки.