Первый удар. Книга 2. Конец одной пушки
Шрифт:
Всем понятно, чего ждут солдаты — выжидают, чтобы совсем стемнело. Когда прибыли еще два грузовика с охранниками, крестьяне и рабочие, образовав цепь, перерезали двор приблизительно пополам. Встали довольно далеко от дома, а то охранники бросят в окна бомбы со слезоточивыми газами — все их трюки теперь известны! Во второй половине двора выстроились солдаты.
— А ну, возьмем вилы! — крикнул Гранжон.
Порыв, естественный для крестьянина — старая привычка.
— Эй, не горячись! Они могут открыть огонь. Воспользуются предлогом…
— Очень им нужен предлог! И так откроют.
— Что ж, пускай, значит,
— Подожди!
— Не волнуйтесь!..
Гранжон все-таки схватил вилы и, выйдя из цепи, сделал шаг вперед.
— Смотрите! — крикнул он солдатам. — Хотите испробовать? У меня в хлеву больше двадцати таких рогатин! Найдется и кое-что другое, если полезете!
Охранники переглянулись с довольно растерянным видом. Сразу перестали зубоскалить. Офицеры подошли к шеренге, дали какой-то приказ.
Атаковать они не решаются, но явно что-то замышляют. Поэтому в глубине души все были рады, что скоро прибегут женщины, а главное, рабочие с верфи и с других предприятий — паренек, посланный в город, уже примчался обратно и объявил, что идет подмога.
— Сидели бы лучше бабы у себя на кухне! — сказал Папильон. — А то только под ногами будут путаться! Да их еще могут ранить!
Неприятно, что так быстро темнеет: только и жди всяких подвохов… Посреди двора разожгли костер, но света от него не очень много. Все хуже видна черная шеренга охранников. Приходится ориентироваться по отсветам огня на их касках и автоматах, да по стуку тяжелых башмаков с подковками.
— Посмотри!.. — говорит Юсуф, повернувшись к Анри.
В конце двора — небольшой пруд, и в нем пробита широкая прорубь. На темной воде дрожат огненные блики…
— А ведь, наверно, мы эту лужу и видели тогда ночью, с подъемного крана. Помнишь?
Очень возможно.
Ферма ничем не отгорожена от поля, подоспевшие рабочие сразу присоединяются к своим, только перепрыгивают через канаву, которая идет к пруду… А когда прибегут женщины, то если кто из них и не сможет перепрыгнуть — не беда, вода в канаве замерзла.
Слышно, как в хлеву коровы мирно, безмятежно жуют жвачку. Этот глухой, ровный шум стал особенно явственным: во дворе наступила мертвая тишина, напряженная тишина — предвестник приближающейся опасности. Такая томительная тишина, что трудно долго ее вынести…
И вдруг Дюпюи запел, безбожно фальшивя:
— «О дети родины, вперед!» [11]
— Правильная мысль! — громко воскликнул Гранжон и присоединился к хору. Все поют, стоя лицом к охранникам.
От песни становится легче. И чувствуешь себя сильнее.
11
«Марсельеза». — Прим. перев.
— «…вражеской…»
— «…напьются наши нивы!»
Не зря защитники фермы опасались темноты. Мерзавцы охранники всегда стараются напасть врасплох. Шеренга солдат что-то подозрительно утолщается с левого фланга — значит, перестроились. Какой же для них смысл удаляться от фермы? Но именно с левой стороны они и пошли в атаку. Товарищи, находившиеся в том конце двора, сопротивлялись изо всех сил, остальные бросились им
Люди замерли в недоумении, но через секунду все стало ясно. Ах, негодяи! Трудно поверить! В хлеву, где стоят двадцать две коровы и быки, поднялся невероятный шум.
— Они на коров напали!
В борьбе против подлого врага всегда бывают моменты, когда подлость его превосходит все, что можно было предположить. Охранники пошли в атаку только для того, чтобы бросить в хлев бомбы со слезоточивыми газами…
— Убьются коровы!
— Все разнесут!
Теперь понятно, почему солдаты так далеко отбежали.
— Надо двери открыть!
Коровы обезумели. Дико мычат и рвутся с привязи. Слышно, как они бьются в стойлах о перегородки.
— Если открыть, они убегут!
— Пусть бегут!
— Открывай дверь!
— Ну и сволочи!
Но коровы, не дожидаясь, пока их выпустят, сами решили вопрос. С треском вылетела дверь, и в проеме застряло несколько ошалелых от ужаса коров с висящими на шее обрывками цепей. Две коровы пытаются выскочить одновременно, остальные напирают на них сзади. Слышно, как они лягают друг друга, мечутся по хлеву, бьют копытами о каменный пол и так мычат, что становится жутко… Может быть, им вспомнилась страшная картина пожара, когда два вола и корова сгорели живьем! Люди не знают, что делать. Пожалуй, надо спасаться от разъяренного скота. Гранжон, однако, решил броситься наперерез коровам. Зачем? Вероятно, он и сам не знал. Первая же корова, которой удалось вырваться из хлева, опрокинула его. Он поднялся на ноги, но за первой неслась вторая — и сноса сшибла его. Ему опять удалось встать, и тогда он отскочил к стене. По лицу у него текла кровь. Перепуганные животные бежали все скопом. Первая корова перепрыгнула через канаву, другие, оступившись, падали на лед, но все же выбрались, помчались полем и с ревом унеслись в разные стороны.
А в хлеву мычали коровы, которым не удалось оборвать привязь.
— Что же будет с женщинами!
— Вот беда!
— Ведь они идут сюда полем!
Видно, как солдаты в самом конце двора перестраиваются.
— Надо бежать ловить коров!
— Гляди, собираются атаковать!
— Всем оставаться на месте!
— Не расходись, ребята. О коровах потом. Не расходись!
— Охранники только того и ждут!
— Пусть попробуют подойти!
— Мы им покажем!
— Подлецы! Отыгрываются на скотине!
— Но что же будет с женщинами?
— Коровы их не тронут. Они сами-то сейчас людей боятся!
— Вот именно.
— Никак нельзя отсюда уходить!
А солдаты стоят строем. Гранжон, вытирая кровь с лица, выходит на середину двора.
— Ничего страшного не будет, — говорит он. — Отойдите немножко. Сейчас выбегут остальные. Кричите: «Эй, эй!» Они и шарахнутся в сторону.
В темноте со всех сторон доносится мычание разбежавшихся коров — должно быть, мчатся, спотыкаются, падают, разбиваются и пугаются собственной крови. В старину бывало к рогам коров прикрепляли смоляные факелы и выпускали ночью на берег — пускай в диком страхе носятся между скалами, сбивая с толку огнями вражеские корабли…