Первый выстрел
Шрифт:
Юра тоже подошел.
— Товарищи! — обратился к ним Мокроусов. — Татарские буржуи не дали подвод и запретили беднякам помогать нам, а ссориться с местным населением нам не с руки. Вы — народ трудовой, сознательный и должны понимать, что одно дело, когда вас мобилизуют возить что-либо беляки, а другое дело помочь своим. Разве вы за черного барона Врангеля и его банду помещиков и спекулянтов? Разъясняю — скоро вас отпустим. Дальше Садов не поедете.
— Обманешь! — с отчаянием в голосе крикнул Умар.
—
— А наших лошадей не возьмешь? — опросил Умар.
— Лошадей ваших не возьмем, — обещал командир. — А сейчас проголосуем, кто хочет ехать, а кто нет. Кто за то, чтобы помочь своим, поднимите руки!
— Товарищ командир, ты не слушай Умара. Мы поедем! — сказал кто-то из подводчиков.
— Поедем! — крикнул Юра.
— Что там голосовать, поехали — и все!
— Кому же тогда помогать, как не своим!
И все же командир, хотя и было темно, заставил проголосовать. Только Умар не поднял руки. Колонна двинулась дальше.
Часа через полтора остановились.
— Аджибей, немецкая колония!.. — пошло от одного к другому. Несколько бойцов отправились в селение.
Умар ушел в темноту. «Сбежал все-таки. Даже своих коней бросил», — решил Юра. Но вскоре Умар появился с большим ворохом сена в руках, бросил его к ногам лошадей, разнуздал их.
— Где взял? — быстро спросил Юра.
— Там! — махнул Умар рукой в темноту.
Убедившись, что его лошади дружно принялись за еду, он взял веревку и опять отправился за сеном. Юра сейчас же отвязал вожжи и поспешил следом. Стог душистого горного сена оказался в пятидесяти шагах от дороги. Юра сложил вожжи вдвое, свалил на них сено и поволок по земле. Серый уже издали показывал ржанием нетерпение. Юра разнуздал его, отпустил чересседельник, бросил ему охапку, вторую положил на задок повозки коню Бескаравайного и снова побежал к стогу. Он сходил еще два раза, разбудил Бескаравайного, помог слезть, расстелил сено на повозке, а сверху положил матрас, и хотел опять идти за сеном, но Бескаравайный его остановил:
— И так вздыбились, сидим, будто куры на насесте, как бы вниз отселе не загреметь.
— Не для себя стараюсь — для лошадей, — ответил Юра.
— Пущай едят, а будет речка — напоим.
Вернулись партизаны, ходившие в поселок. Принесли четыре винтовки, пять охотничьих ружей, три револьвера и пригнали отару баранов.
— У кого свободно? Кому положить?! — крикнул один.
— Сюда! — отозвался Юра.
Ружья и винтовки положили на повозку.
Прискакал верховой с донесением:
— Братцы, где командир?
Мокроусов стоял возле повозки, беседовал с Бескаравайным. Верховой доложил ему, что засада, оставленная повстанцами за Судаком на Феодосийском шоссе, дождалась беляков. Врангелевские части спешно шли на Судак. Засада
— Отлично! — сказал Мокроусов. — Побольше переполоху наделать — наша задача.
— Подъем! Пошли! — разнеслась команда.
И подводы двинулись дальше.
Позади разгорелся пожар. Оказывается, партизаны подожгли сложенные вдоль дороги штабеля шпал.
Линия бушующего огня тянулась километра на два, причудливо освещая колонну повстанческого полка.
— Здорово горит! — радовались бойцы. — Жарко сегодня барону! Подпекает!
В темноте монотонное движение успокаивало. Теперь, когда отблеск пожара падал на людей, на повозки, Юре казалось, что невидимый враг следит за ними. На всякий случай он вытащил из-за пояса морской наган.
— Слушай, пацан, как тебя кличут? — спросил Бескаравайный.
— Юра.
— Ты чего крутишь у себя перед носом этой пушкой? Это ты брось! Еще ненароком в кого пальнешь или меня по голове саданешь. Так с оружием не обращаются.
Юра ничего не ответил. В самом деле, не мог же он ему признаться, что совсем не машет перед носом «пушкой», а целится в подозрительные темные пятна у дороги. Вдруг там засада? Выстрелы! Он — вперед: «Сдавайтесь!» Берет в плен генерала с военными бумагами, со всеми военными планами Врангеля. Когда-то, давным-давно, он мечтал захватить в плен Наполеона. А сейчас он, Юра, едет ночью в крымских горах вместе с отрядом и, уж конечно, будет воевать. Это не сон и не фантазия! Это факт. Лишь бы только не сразу отправили подводчиков, а дали повоевать. Он — красно-зеленый! Он будет мстить и за матроса-ревкомовца, и за тетю Олю, и за Никандра Ильича.
— Пепел Клааса стучит в моей груди! — вслух произнес он.
— Ты чего это? — опросил Бескаравайный.
— Уж очень все неожиданно…
— На войне завсегда так… Тяжелое дело! — сказал Бескаравайный как бы в раздумье.
Вдруг подводы остановились. Впереди слышался спор. Мокроусов приказал свернуть с шоссе на лесную дорогу, а Умар противился.
— Не поеду! Ты обещал ехать в Салы, а сейчас куда? — кричал он.
— Командир сказал: не дальше Салов, — напомнил чей-то голос. — Так оно и будет.
— Товарищи подводчики, кто поедет вперед, а то нам эти споры ни к чему! — громко крикнул Мокроусов.
Вызвались многие. Юра не стал ждать, объехал подводу Умара и поехал впереди. Вожжи он привязал за передок повозки. Серый шел по лесной дороге за пешими партизанами. Ветки задевали лицо Юры. Он все ждал, когда же будет засада, и даже устал от ожидания. Он то дремал, то просыпался и, когда Серый остановился, чуть не свалился с повозки.
2