Первый
Шрифт:
А к ней подошёл Той. Испуганный, с влажными глазами, на лице читались переживания за своего названного брата.
— Что сказать шаманы, госпожа? — Голос его, обычно яркий, звучал надтреснуто, сухо, будто он провёл в пустыне без воды пару недель.
— Они сделали, что могли, и теперь его жизнь в моих руках. — Отстранённо произнесла Илла. — Велели разговаривать с ним.
— Тогда почему ты ещё не разговаривать? — Искренне удивился Той.
День первый.
— Я… Я не знаю, что нужно говорить. Они все твердят о том, что только я смогу вам помочь, граф, но я понятия не имею, как это сделать. Я этого не умею. Чем может мужчине помочь
День третий.
— Мой привет вам, сэр Форст. Это снова я, уже третий день. А вы всё так же лежите и не реагируете. Я еле различаю ваше дыхание. Грудь почти не вздымается, а тело стало бледным, слишком бледным. Я не знаю, сколько вы ещё так проживёте. Мне уже осточертело сидеть тут дни напролёт и только и делать, что говорить самой с собой. Вы же даже пошевелиться не можете. Может быть уже и никогда больше не встанешь…
День одиннадцатый.
— Здравствуй, Форст. Я опять пришла. Женщины закончили уход за тобой, и меня впустили. Я тоже ухаживаю, но иногда они меня прогоняют, чтобы помыть тебя. Боятся, что я увижу тебя голым. А я уже видела нагих мужчин, тех же братьев, и ты ничем от них не отличаешься. Если ты меня слышишь, вставай. Вставай, и я буду для тебя делать всё, что захочешь, ну, в пределах разумного, конечно. Ты только вставай. Я помню, как ты смотрел на меня на корабле, а я вела себя, как дура. Во дворце кокетство — неотъемлемая часть этикета, но тут… Тут можно быть самой собой. Ты, ведь, тоже мне понравился. Мы могли бы начать общаться не как благородные дама и кавалер, но как девушка и юноша. Ты только проснись, я обещаю, что мы с тобой…
День двадцатый.
— Шаманы сказали, что надежды почти не осталось. Пошла уже третья неделя, но ты так и не пришёл в себя. Я начинаю подозревать, что тебе на меня наплевать. Наши свидания проходят как-то странно, ты не находишь? Ты всё время молчишь, а я говорю с… почти умершим… Боги, что я говорю! Нет, конечно же, ты жив, милый Форст. Просыпайся, ты хороший, ты не можешь умереть вот так, не сказав ни одной колкости мне на прощание! Не уходи! Я ещё должна тебя отвести в Золотую Рощу, там очень красиво. Я покажу, где в детстве пряталась от слуг, там нас никто не найдёт, даже Смерть…
День двадцать седьмой.
— Наверное, всё действительно зря. Все эти дни прошли напрасно. Можно было бы уже достичь Тарканны, послать весть родным, пара дней и я была бы уже дома, в родном замке. Но… Нет. Я не жалею. Ты меня спас из рук урода под человеческой маской, я тебе очень благодарна за это. Но я представить не могла, что, описанные в романах судьбы прекрасных дам повторю я. Мне было смешно, когда читала про то, как уважаемая леди влюблялась до безумия в своего спасителя, даже если он был не очень красив, дурно пах и донельзя не воспитан. Ты же поломал все стереотипы. И манеры есть, и природой не обделён, и не несёт от тебя, как от загнанной лошади…
День тридцать пятый.
— Сегодня ты выглядишь лучше… Ах, кого я обманываю? Не думала, что я когда-нибудь это скажу, тем более мужчине на смертном одре, но… Наверное, я влюбилась. Отец говорил, что я почувствую, что такое любовь сразу, как только это чувство проявит себя. И даже не зная, что это, я всё равно пойму. Он оказался прав. Я поняла. Форст, я поняла…
Сон. Тягучий будто дёготь. И такой же тёмный. Туман в голове, неясные тени, странные голоса… Голос. Один. Девичий. Илла… Темнота, вдруг, отступила. Прекрасная девушка, дочь благородного герцога. Красивая, хоть и взбалмошная девица. Илла… Ещё чуть-чуть и проявится свет. Вновь этот голос. Будто ручеёк журчит. О чём она говорит? Кажется,
Форст приоткрыл глаза и увидел рыдающую Иллу у своего, лежащего тела.
— Почему ты плачешь? — Хотел было спросить арим, но язык его не слушался.
— Потому что я люблю его! — Отозвалась девушка.
Северянин несколько опешил от подобного ответа и не нашёл ничего лучше, чем спросить.
— Кого?
— Форста, кого ещё? Что за глупости! О чём я думаю, его, ведь, уже почти нет…
— Как это нет? Я есть.
— Что? Кто это? — Вскинулась девушка.
— Это же я! — Воскликнул Форст, но своих слов не услышал.
Илла подняла покрасневшее заплаканное от долгих слёз лицо, и увидела открытые глаза Форста, в которых читались и радость, и удивление, и ещё множество чувств.
— Форст! — Бросилась он на шею к возлюбленному. — Форст! Как я рада, ты меня напугал, ты всех напугал! Ты себе не представляешь, как я рада, что ты очнулся! Я сейчас, я позову шаманов, я быстро.
Она выскочила из хижины, распахнув ткань, закрывающую их от взглядов снаружи, и надоедливых насекомых. Повеяло прохладным ветерком. Чистый воздух, свежий, влажный, будто после дождя. Арим смог повернуть голову и увидел сквозь приоткрытый вход зелень вечноцветущих южных растений. Куст прямо сейчас набирал цвет, формируя большие белые бутоны. Ещё два-три дня, и он распустит соцветия, показывая эту красоту своему отцу — солнцу. Мол, вот какие у тебя дети, гордись. И он будет гордиться.
— Пять тысяч иглобрюхих каракатиц, Форст! Ты жив! Я всё равно тебя высеку, как и настаивал сэр Дорн, как бы ты не отнекивался фразами, о том, что ты ещё не выздоровел. — Забежал, срывая занавес, Корвус. — Уберите эти тряпки отсюда, дышать же не чем! Теперь я понимаю, почему ты валялся здесь при смерти.
— Молодой шаман нуждается в солнечном свете. Нужно его вынести под открытое небо. — Послышался старческий голос.
Форста, вместе с настилом, на котором он лежал, вынесли из хижины, подставив его лицо пред око Светлого Отца. Через час Илла его покормила бульоном, потом ещё покормила, и ещё. После четвёртого приёма пищи естественные надобности стали одерживать верх. Его снова перенесли в хижину, и девушка снова его покормила. Он хотел было сказать, что ему нужно по нужде, но получилось что-то не членораздельное. Однако Илла его поняла, и даже отшутилась, что уже убирала за парнем. Форст густо покраснел — это единственное, что он мог сейчас сделать, ибо ни ноги, ни руки его не шевелились. Пришлось зажать свой стыд в тиски и «сходить под себя». Девушка тут же перевернула его на бок, обтёрла, потом другой бок, и накрыла чистой тканью. Арим только удивился, как хрупкая девушка смогла так легко ворочить далеко не самого маленького и не худенького мужчину. Но взглянув на своё тело, он ужаснулся. Ходячий скелет, точнее лежачий.
До вечера она кормила его ещё раз пять или семь, Форст сбился со счёта. Жидкий бульон на отварном мясе. Пару ложек — большего он пока не мог употребить. Она сидела с ним до ночи и разговаривала. Со стороны могло бы показаться, что она говорит сама с собой, сходит с ума от такого потрясения, но это только со стороны. Арим слышал, понимал, но не мог говорить, зато каким-то образом передавал свои мысли сразу в голову Илле, минуя посредников, вроде нераскрывающегося рта или заплетающегося языка. А также слышал её мысли. Они были не похожи на его собственные. Всё время перескакивали с первого на десятое, и не всегда можно было понять, о чём она думает конкретно в данный момент. Но она и не пыталась успокоить творящийся в её голове сумбур, она говорила и говорила, кормила и ухаживала. А потом уснула, сидя перед ложем, закинув руки и голову на тело Форста. Наверняка ему было бы приятно ощущать бархат девичей кожи, вот только его тело не могло ничего ощущать.