Пес бездны, назад!
Шрифт:
Осень облегчённо выдохнула. Всё же с Эйем было разговаривать просто. Зеркальный парень, казалось, вовсе не умел обижаться.
— Посоветуй, что подарить?
— Кому?
Девочка покраснела. Эй поднял бровь.
— Серьёзно? Мудиле, который тебя кинул? Подари ему совочек с веничком. Пусть сам себя подметёт.
— Эй…
— Детский сад, — проворчал Эй и спрыгнул со стола.
— Ты поможешь? — мрачно уточнила Осень.
— Ну, я ж типа добрый волшебник. Твой личный ангел-храни…
— Осень, ты с кем там разговариваешь?
Алиса
— Ни с кем.
— Напомни, пожалуйста, где наша поликлиника?
Ответив на дурацкие вопросы старшей, Осень дождалась, когда та выйдет в ванную, и снова обернулась к зеркалу, в котором виднелось обычное отражение:
— Эй, ты здесь?
— А где мне ещё быть? Давно твоя сестричка забыла дорогу в поликлинику?
— Она всегда была немного того, — отмахнулась девочка. — Гений естественных и точных наук. То кофе пригорит, то суп поджарится. А ты можешь переместиться в другое карманное зеркальце? Не то, которое я утопила. Но ты был сам виноват…
— Легко. Однако у меня возникло встречное предложение: позови меня в свой мир. Живой я, да ещё и рядом, лучше, чем отражение.
Осень раскрыла рот:
— А… так можно?
— Ага.
Девочке стало жутко.
— Я… — растеряно и испуганно пропищала она. — Да, но…
— Ладно, проехали, — хмыкнул Эй. — Пошли, пока твоя сестра не вернулась и не помешала. Обсудим подарок для твоего козла.
Осень торопливо накинула куртку и выбежала, едва не сшибившись лбами с Людмилой Прокофьевной в коридоре. Из комнаты, где жили гастарбайтеры, донесся разговор на повышенных тонах. Девочка выскочила на лестничную площадку, пробежала вниз, перепрыгивая через две ступеньки, и выдохнула, только оказавшись на Введенской. А потом пошла не спеша. Предложение Эйя нагоняло необъяснимый ужас.
С одной стороны: отражение ей ведь и правда помогал, и… а с другой… парень из зеркала. Что случится, если он окажется здесь? Вдруг что-то ужасное?
И всё же зеркальце купить следовало.
— Знаешь, что меня удивляет в девчонках? — это был первый вопрос Эйя. — Притом, что удивлялка у меня давно отшиблена.
— Что? — буркнула Осень, уже начиная раскаиваться в возвращении зеркального «ангела» из небытия.
— Ваша склонность влюбляться в сволочей. И бескорыстная вера в то, что однажды сволочь перевоспитается. Это забавно.
— Забавно?!
— А разве нет? Сволочь козлит с влюблённой идиоткой. Она идёт, ревёт. Потом он вдруг спохватывается и типа: «извини, вот тебе сто роз». Или сто одна. И дурочка всерьёз верит: о, он раскаялся! Он теперь нитакой. И так тысячу и один раз, без изменений.
— Это ты называешь забавным? То есть, тебе от такого смешно?
— Ещё как.
Осень остановилась, насупилась. Сузила глаза:
— Ну и зачем ты мне это говоришь? Ты же вроде хочешь, чтобы я тебя вытащила
— Хочу, чтобы ты верила лишь одной сволочи в своей жизни, — заржал Эй. — Мне. Не люблю, знаешь ли, конкуренции.
— Это, типа, ты честный?
— Ты удивишься, насколько с людьми можно быть откровенным. Чем больше вам говоришь правды, тем сильнее вы верите, что это ложь.
— Я напрасно вытащила тебя из реки, — прошипела Осень.
Эй ухмыльнулся, глаза его стали узкими и почти совсем чёрными.
— Обожаю заставлять девушек жалеть о сделанном.
— Фу. Звучит мерзко. Почему ты хочешь, чтобы я так плохо о тебе думала?
Парень лёг во внезапно появившийся гамак, закинул руки за голову и принялся качаться.
— Жил-был людоед, — невозмутимо начал Эй. — Он обитал в страшном-престрашном замке посреди мёртвого леса на высокой-превысокой горе. И был вечно голоден, потому что ни один нормальный человек не попрётся на высокую-превысокую гору в мёртвый лес. Тогда людоед повесил на дороге, ведущей в его логово, табличку: «В замке людоеда нет. Чесна». Но никто всё равно не шёл. И людоед сидел и плакал. И тут к нему пришёл добрый волшебник…
— Ты, что ли?
— Вроде того. Добрый волшебник пожалел несчастного людоеда, взмахнул волшебной палочкой, и надпись на табличке изменилась. Теперь там было написано: «Запрещается идти по дороге! Запрещается проникать в мёртвый лес. Осторожно: в замке живёт людоед».
— И?
— Всё. С той поры людоед не голодал.
Он замолчал. Осень вздохнула. Мимо ехали машины, бежали люди. Дождило.
— И зачем ты мне рассказал эту дебильную сказку о людоеде?
— О добром волшебнике, вапчет. Ладно, вернёмся к нашим козлам. Итак, парнокопытному шестнадцать. А тебе ещё нет. И то, что уже разрешено рогатому, ты купить не сможешь…
— Перестань, — поморщилась Осень. — Не называй его так.
Туповатый юмор Эйя девочке не нравился, и всё же парень был добрым. Это сразу чувствовалось.
Увидев Леночку на прежнем месте, Вера дулась почти целый день. Сначала попыталась продавить своё мнение, напирая на статус партнёра, но Герман выразительно приподнял бровь и в упор посмотрел на неё. Они оба знали, что партнёрство — чистая формальность, условие, поставленное отцом Веры как обязательное для его участия в проекте.
— Видимо, опыт ничему тебя не научил, — прошипела обиженная девушка и хлопнула дверью.
Герман проигнорировал выпад. Он знал, что Вере нужно время, чтобы остыть и включить голову. Зато остаток рабочего дня прошёл крайне продуктивно. Обсудив все детали с Выборгом и в общих чертах накидав договор подряда, Герман отправил черновик юристам и выдохнул. И тут же дверь приоткрылась, на пороге замерла виноватая Вера. Как всегда, когда чувствовала свою неправоту, девушка смотрела куда-то в сторону и теребила поясок.