Пёс имперского значения
Шрифт:
Пока баварец оттачивал каллиграфическое мастерство, Гиви как-то внезапно подобрел, перестал ругаться, но ранее отобранную бутылку так и не вернул.
— Ладно, извини, погорячился, — примиряющее произнёс он. — Но ведь и ты тоже….
— Я что, специально? Кто мог подумать, что этот британец окажется таким хлипким?
— Хоть немного успел допросить?
— Успел-успел. Меня другое беспокоит, Гиви….
— Коньяк?
— Да хрен с ним, с коньяком! Кстати, бутылку верни!
— На, — Гаврила,
— Вообще…, и о жизни в частности, — пара глотков способствовала красноречию. — Не замечаешь, что жизнь эта какая-то странная пошла?
— Поясни.
— Чего ещё пояснять? Сам не видишь? Мельчаем мы, Гавриил Родионович, мельчаем. Помнишь, во времена оны? Динозавры не понравились, всю планету обожрали и обгадили — бабах метеоритом, и ладушки. Гиперборейцы оборзели — и их тем же, и по тому же месту. Вспомни, да мы этими метеоритами как мухобойкой шлёпали.
— И что с того? — Гиви выдернул у меня бутылку из руки и нервно ополовинил её.
— А то! Мельчаем, говорю. Империю там снести к чертям, или остров какой утопить. Но не более. Потом ещё хуже — этого нельзя, того нельзя… Тьфу, гуманистами стали, аж самому противно.
— Изя, не провоцируй.
— Я провоцирую? Господь с тобой. Наоборот, моё стремительно прогрессирующее миролюбие…
— Это когда города в щепки разносил? — перебил Архангельский.
— В пыль… Там же в основном глинобитные дома были. И что с того? Да, были и мы удальцами! Только это в прошлом, понимаешь?
— У тебя депрессия.
— Вот обзываться не надо, а? Просто надоело вытирать всем сопельки и сажать на горшок. Понял? Мельчают люди, и мы вместе с ними. Всяк суетится, лжёт за двух, и всюду меркантильный дух.
— Пушкина цитируешь?
— Ну да, я же сам эти строчки и диктовал Александру Сергеичу.
— Да ты поэт, — Гиви наглой лестью пытался поднять моё настроение. Но потом грубо уточнил: — Хрен ты собачий, а не поэт.
— Это почему? — оба последних утверждения что-то меня не устраивали. Особенно предпоследнее.
— Присягу помнишь?
— Конечно! Отче наш, иже еси на небеси…
— Не эту. Настоящую, а не официальную.
— Про "хранить и защищать"? Помню.
— Ну… Ну так храни и защищай! А будешь нудить — получишь в рыло!
Не слишком радостная, однако, перспектива. Помню как Гиви ударом кулака перешибал мраморные колонны в собственном доме, обрушивая крышу на слишком юморных филистимлян, попытавшихся шутки ради обрить его наголо. Глупые шутки, скажу вам. Кому потом пришлось трое суток развалины разбирать без применения тяжёлой техники? То-то и оно…
Так, с чего бы мне продолжить хранить Советский Союз? А, вспомнил. Этот аглицкий майор, скоропостижно померший единственно
Польская разведка, уже лет триста работающая на британцев, передала им сведения, касающиеся предстоящей коронации товарища Деникина. И те, соответственно, решились на радикальные меры.
— Ради какие меры? — переспросил Гиви.
— Свинью подложить хотят, — пояснил Лаврентий.
Это точно, свинью. И опять не своими руками, такие уж славные традиции в старой доброй Англии. Антон Иванович собирался обязательно встретить Сталина на Кобринском аэродроме, а вот по дороге в Дрогичин их кортеж ожидают не слишком приятные сюрпризы.
Одна группа диверсантов, просочившаяся через Брест, к настоящему времени должна была заминировать мост на Днепровско-Бугском канале, куда Иосиф Виссарионович решил приехать с экскурсией и инспекцией. Этот же канал, прямой, будто по линейке проложенный, и послужит ориентиром для неизвестных бомбардировщиков без опознавательных знаков, хоть сейчас готовых взлететь из чехословацкого Прешова.
— Они там что, сдурели в своём Лондоне? Сплин в голову ударил? — Гаврила перебил мой монотонный доклад. — Это же война!
— С кем, Гиви? После бомбардировки, в районе моста будет выброшен парашютный десант, набранный из беглых поляков и немцев, из-за своей гражданской войны временно оставшихся не у дел.
— Чего им между собой не воюется?
— Забесплатно? Не смеши, это же Европа.
Генерал-майор Архангельский задумчиво почесал затылок, уронив фуражку:
— Это нужно предотвратить!
— Так я слетаю по быстрому, наведу порядок?
— Изя, прекрати, люди сами должны решать свои проблемы.
— Да всего чуть-чуть помогу…
— Сиди, я сказал. И думай.
— Может Сагалевичу позвонить? — предложил Лаврентий Павлович, подсунув фон Таксу очередной бланк подписки. — А что, сейчас до Минска доедем, и звякну.
— Ты что? — возмутился Гаврила. — Никто не должен знать о нашем возвращении. Ушли и ушли, всё, с концами. А то брякнет что-нибудь в разговоре со Сталиным, вся конспирация к псу под хвост.
— Кто? — удивился Палыч. — Соломон Борухович? Будет молчать как рыба, он мне ещё с "Челюскина" полторы тысячи рублей должен. Не в его интересах афишировать наше присутствие.
— Думаешь, Сагалевич такой мелочный человек?
— И в мыслях не было, — ответил Берия, отыскивая в записной книжке номер телефона. — Полторы тыщи — это не деньги. Так что с его стороны это будет просто дружеская услуга. Можно сказать — бесплатная.
— Хорошо, уговорил. Звони.
Житие от Гавриила