Пешие прогулки
Шрифт:
Дом сиял огнями, из распахнутых настежь окон слышалась музыка.
«Наверное, смотрят телевизор, – подумал Амирхан Даутович, оглядывая напоследок безлюдный двор. – Надо будет спросить, кто же это оградился от мира таким железобетонным забором?»
Но в этот момент щёлкнул выключатель на открытой веранде, и в свете огней Азларханов увидел знакомую фигуру в полосатой пижаме. Амирхан Даутович поначалу подумал, что обознался, но тучный человек властно крикнул кому-то в доме, чтобы выносили самовар, и последние сомнения прокурора развеялись. Да, он не ошибся: в его доме жил и здравствовал полковник Иргашев.
Теперь Амирхан
Неожиданная ревизия собственной жизни как бы укрепила его дух, утвердила ещё раз в мысли, что работа его над юридическим исследованием необходима, нужна людям.
И он понимал, что должен спешить, спешить из-за здоровья – все чаще и чаще сердце давало знать о себе. Была ещё одна причина, почему он торопился. Чувствовал Амирхан Даутович, особенно после того, как оставил пост областного прокурора и жил жизнью большинства людей, разделяя с ними тревоги и заботы, что в стране на первый план неожиданно выдвинулись люди, подобные Бекходжаевым. Правда, в газетах и по телевидению ещё продолжали восхищаться «бегом на месте» под бурные аплодисменты, и Бекходжаевы ещё крепко сидели в своих креслах, но недовольство все растущей социальной несправедливостью уже витало в воздухе, и Амирхан Даутович не мог этого не замечать. Да и как не заметишь день и ночь переполненные рестораны городка, пьяные оргии, картёжную игру по-крупному и все растущую вольность нравов – словно пир во время чумы.
И если Амирхан Даутович при всем желании не мог укоротить время царствования Бекходжаевых, то к новому, грядущему времени он хотел прийти не с пустыми руками – он понимал, что придётся перестраивать многое.
Глава IV. «ЛАС-ВЕГАС»
В середине сентября неожиданно пошли дожди, столь редкие в этих жарких краях, и пыльный городок, выцветший за долгое азиатское лето от немилосердного солнца, преобразился: исчезли с окон выгоревшие до хрупкой желтизны газеты, распахнулись ставни, старившие и без того неказистые здания, вымытая ночными ливнями листва деревьев обрела подобающий осени цвет.
Обозначились истинные цвета железных крыш коттеджей и особняков, утопавших в пыльных, млеющих от жары садах, – зеленые, темно-красные, голубые; иные, крытые белой жестью, заиграли зеркальным блеском, а ведь ещё неделю назад все были на одно лицо под бархатистым слоем серой пыли. Пыль преследовала горожан повсюду, забираясь даже в наглухо закрытые комнаты, где с весны не отворяли окон. Конечно, будь полегче с водой, в долгие летние вечера не составило бы труда выбрать минутку и обдать из шланга палисадник под окнами, но воды в нынешнем году явно недоставало: иной раз давали её лишь в определённые часы, о чем заблаговременно оповещали горожан по радио. Засушливым выдалось лето, резко обмелела Сыр-дарья – главная поилица этих мест.
После дождей обрели цвет разбитые мостовые и тротуары, омылись бордюры из светлого местного камня – за лето прибило к ним всяких бумажек, окурков, опавших листьев и опять же пыли, оседающей лишь к ночи. Темнота
А тут, как после генеральной уборки в хорошем доме, отмылись подоконники, карнизы, фасады, заблестели стекла, и теперь по вечерам городок, словно обновлённый, светился огнями, гремел музыкой.
Посёлок обрёл статус города лет двадцать назад, но таковым по существу не стал, и теперь вряд ли когда-нибудь станет, потому что рудник, благодаря которому поспешили назвать городом захолустный райцентр, быстро оказался выработанным, хотя геологи, а затем министерства и ведомства возвестили на всю страну о якобы уникальном заложении, неисчерпаемых запасах, о промышленных разработках на сотни лет, о самой качественной и дешёвой руде в мире. И посёлок, заметно расстроившийся, но так и не ставший настоящим городом, имел почти все, что положено городу.
За десять лет, что работал рудник, успели построить кинотеатры, Дворец горняков, рестораны, музыкальную школу, помпезное здание рудоуправления, стадион, две гостиницы. Не обделили себя и местные власти: здание городского суда и прокуратуры, которое в городке называли Домом правосудия, впору было столице. Из местного белого камня отстроили и горком партии, и горисполком, на их фасады мрамора тоже не пожалели. Не успели достроить только драмтеатр и больницу – финансирование прекратилось сразу, как только на руднике пошли сбои с планом. И стояли наполовину поднятые корпуса как напоминание о былой финансовой мощи городка и его некогда стремительном росте, и окрестный люд, выждав, по его мнению, приличное время, потихоньку начал тащить со стройки все, что только можно.
Успели за эти годы отстроить два микрорайона из пятиэтажек, как и всюду по бедности фантазии наречённые Черёмушками – первыми и вторыми, и несколько улиц с уютными коттеджами и особняками для технической интеллигенции и руководства комбината.
Когда рудник закрыли, специалисты и часть рабочих сразу же уехали на новые разработки, а часть их осталась в городке, какая часть, сказать трудно, скорее всего из местных, тех, что за десять лет успели стать шахтёрами или работали на многих вспомогательных участках комбината и на стройках. Как бы там ни было, ни одна квартира в Черёмушках не пустовала. За те десять лет, пока работал рудник и бурно расстраивался городок, воды всегда хватало вдоволь – комбинату было под силу содержать мощные насосные станции и решать любые, подчас сложные вопросы снабжения водой. И в эти десять лет городок не только рос, но и щедро озеленялся – отцы города денег не жалели, с управления благоустройства спрашивали строго, и город утопал в зелени.
Рудоуправление свернуло свои дела и откочевало в неизвестном направлении, оставив новоявленному городу множество коммунальных и прочих проблем, день ото дня нарастающих, словно снежный ком. Наверное, и в области, и в республике долго не могли опомниться от шока после закрытия прибыльного рудника, и от всех запросов города отбивались как от назойливой мухи, оттого проблемы и множились год от года. Вернуть городу прежний статус посёлка никто не решался – такого прецедента, пожалуй, не было в стране, шаг назад, даже разумный, не поощряется, да и местное начальство вряд ли одобрило бы такую идею: кто же станет рубить сук, на котором сидит.