Пешки Сдвига
Шрифт:
– Зачем?
– С ноткой безысходности повторил Алмаз.
– Почему?
– А потому.
– Лихо поочерёдно посмотрела в глаза всем троим: и Шатуна, Книжника, и Алмаза натурально тряхнуло от мысли о том, что Лихо могла бы сейчас сделать с теми, кто повинен в создании Сдвига, окажись он сейчас здесь.
– Потому что они были гораздо более развиты, чем наша цивилизация. И вся энергия, которую они получили вследствие прорыва в наш мир, пошла на удовлетворение их нужд. Нас нагнули, и поимели. Как уже справедливо подметил Алмаз - без спроса и предупреждения.
– А какой им смысл теперь возвращать всё обратно?
– Шатун недоумённо посмотрел на Книжника.
– Если
– Логично...
– Процедил сквозь зубы Алмаз.
– Гуманизмом, даже самым жиденьким, и куцым, здесь не попахивает. Здесь что-то другое, насквозь практичное. Не встречал ещё представителя рода человеческого, способного добровольно отказаться от халявы, особенно, когда она в хвост, и в гриву безопасная. Может, кто и знает его, но мне не попадался...
– Вывод правильный.
– Согласилась Лихо.
– Ребятишки готовы были и дальше резвиться за чужой счёт. Да вышла нестыковочка - процесс загребания халявы выкинул побочный эффект. Не укладывающийся ни в какие рамки и допуски. Который произойдёт в ближайшее время. Но к счастью, его можно остановить, и тогда состояние Сдвига, в котором мы пребываем по сей день - прекратится.
– Что за побочный эффект?
– Спросил Шатун.
– Небольшой такой эффектик.
– Со злой иронией сказал Книжник.
– Способный накрыть всё женским половым органом, размером с медный таз. И таз этот - габаритами никак не меньше Вселенной. Если не разъединить миры, то произойдёт их полное слияние. Последствия этого события эпического размаха, не способен предсказать никто, но вряд ли оно будет сугубо положительным. Не успели до конца вызнать - Лихо представителю сверхразвитой цивилизации вывеску раскурочила, нас и выперли. Приверженцы цивилизованных методов допроса, ебулдыцкий шапокляк...
– Трындец подкрался незаметно.
– Вздохнул Алмаз.
– И взял за небритую задницу холодной и шершавой ладошкой. Здравствуй, милый, теперь я от тебя не отстану...
– А они только одного гаврика в наш мир забросили?
– Шатун вопросительно посмотрел на Книжника.
– Одного-единственного?
– Одного.
– Почему так мало? Я бы на их месте немеряно народу забросил, ради такого дела.
– А больше у них не получается.
– Лихо грустно усмехнулась.
– У них там что-то настолько раком встало, что и одного внедрить еле удалось. Проблема в том, что разъединить миры можно только с нашей стороны. Развитая цивилизация, мать их "кляксе" в дышло... Отрыгнутся им наши пертурбации. Точнее - уже отрыгиваются. У этого прыгуна из одного мира в другой, когда он про возможные последствия слияния миров стал вещать, такая рожа была - прямо педофил на Страшном Суде, которого теперь целую вечность, будут пежить во все подходящие, и неподходящие отверстия, весёлым человечком по имени Буратино: точнее, тем, что он представлял собой в зародыше.
– Не врал?
– Поинтересовался Алмаз.
– Не-е...
– Покачала головой Лихо.
– Тут у меня не соскочишь. Поначалу конечно, начал вилять, сучня. Я не я, все вопросы в администрацию, приём с восьми до шестнадцати, обед с двенадцати до двенадцати тридцати. Мразота. Я на него пару вопросиков с двойным донышком примерила, и спёкся, урод. Даже возле мошонки не пришлось циркуляркой визжать: так раскололи. И, что самое поганое - вряд ли правду сказал бы, так и загнулся бы, не исповедавшись. Ладно хоть, на такие случаи, есть я. А если бы не было? Мелкая душонка: сам загибается, и всё равно юлит, чтобы хоть перед смертью рыло не начистили, за всю их цивилизацию. Спаситель, без страха и упрёка. Паску-уда...
–
– Удивлённо спросил Шатун.
– Я как-то сразу и не подумал. А ведь если из другого мира, и на русском изъясняется... Любопытная деталь.
– Ну, изъясняется...
– Лихо махнула рукой, не придавая этому никакого значения.
– Если я правильно поняла, он ещё не меньше дюжины языков знает. На всякий случай. Сверхразвитая цивилизация, в очко им - два кольца, два конца: и посередине - жменю гвоздиков побольше. Наплевать, на каком наречии он трындел: главное - что мы его поняли в полной великолепии...
– И что теперь?
– А что теперь?
– Книжник посмотрел на запертую дверь бывшего Дома Культуры.
– Теперь две версии развития событий. Первая: ждать, когда всё благополучно крякнется, и даже панихиду по нам отпеть будет некому. Вторая: попытаться что-либо сделать. Время и возможность у нас есть.
– Сколько времени?
– Деловито спросил Алмаз.
– Надеюсь, достаточно?
– Достаточно. Около месяца.
– А что делать, куда идти? Или достаточно плюнуть в Замурино в самую большую лужу, и сказать "айн-цвай-драй-дрись, с миром мир - разъединись!". Или что-то другое?
– Другое, Алмазик, другое...
– Лихо махнула рукой, призывая друзей идти за собой.
– И переться нам придётся далековато. Если быть точным, то - аж в стольный град республики Бурятия. Улан-Удэ называется. Сопки, пушнина, кедровый орех, и место, где в нашем случае - сходятся все дороги. Нет, поближе бы где-нибудь место встречи прилепить... Ничего для униженных, и угнетённых.
– Да уж...
– У Шатуна, на миг - глаза приобрели форму планеты Земля.
– Это же - трендюхать, и трендюхать. Ни хрена, ни - в Замурино за свежими сплетнями наведаться.
– Осознали, мальчики?...
– Печально усмехнулась блондинка.
– На восемьдесят дней - вокруг света это не похоже: но - впечатляет, признаюсь всеми фибрами своей огрубевшей души. Ладно, пойдёмте, бахнем по полстакана, расслабления нервов для. Успеем ещё подискутировать на остросоциальную тему. А то, чувствую, сорвусь нахрен, снова...
– А может, не стоит?
– Книжник обеспокоенно посмотрел на устремившихся за Лихо товарищей.
– Нам сейчас нужны трезвые головы, и полная собран...
– Стоит, всепомнящий ты наш.
– Перебила его блондинка.
– Андреич всё равно до завтра будет себе мозг насиловать, без нас обойдётся. Завтра с утречка и узнаем вердикт ответственного лица, по поводу дальнейшего распорядка действий. Я же не призываю залиться выше глаз, и похерить всё светлое будущее, замаячившее на горизонте. Так, в пропорцию накатим...
Единственный кабак Суровцев, до Сдвига насчитывающих двадцать три тысячи населения, а после оного уменьшившихся до четырёх с половиной, назывался незамысловато. "У памятника". Памятник тоже наличествовал, среднехудожественно выполненный барельеф, посвящённый какому-то памятному событию в жизни Суровцев. Надпись, вследствие каких-то уже напрочь забытых перипетий, почти полностью стёрлась, и остались лишь фигуры почему-то пучеглазых персонажей, одетых в шмотки исключительно казённого вида. По поводу пучеглазости, начитанный Книжник однажды проехался остротой, смысл которой заключался в том, что это у них развилось от слишком долгого и пристального вглядывания вдаль, в ожидании лучшей жизни. Других гипотез по смысловой нагрузке памятника никто не выдвигал, и высказывание постепенно прижилось. Правда, трансформировавшись в несколько более короткое название "Глазам своим не верю". Наверно потому, что лучшая жизнь - так и не наступила.