«Пёсий двор», собачий холод. Тетралогия

Альфина и Корнел

Приблев, сам записной трудоголик, Золотце горячо поддержал и тут же ринулся искать у себя на столе письмо для брата, проводящего с мистером Уилбери теперь больше времени, чем где бы то ни было ещё.

Когда за Приблевым захлопнулась дверь, отмалчивавшийся весь спор Скопцов вполголоса заметил:

— О кошмаре каннибализма я предпочёл бы не говорить более никогда, но до него был и другой кошмар… скромнее, ближе и реалистичней, — он отставил винный бокал и сцепил руки в напряжённый замок. — Я склонен оправдывать многие поступки, да, только существуют поступки, а существует линия поведения, в которую они выстраиваются. Накануне

такого события искать личной выгоды, делить не полученные ещё излишки, строить планы процветания своих предприятий вместо того, чтобы исполнять в казармах непосредственные обязанности, — это слишком. Господин Золотце, я переосмыслил предложение хэра Ройша о комитете для избранных внутри Комитета. Конфликт потребностей в самом деле назрел, я был слеп. С господином Гныщевичем мы определённо преследуем разные цели — и то, что все мы знакомы давно, только усугубляет ситуацию. По-моему, нам действительно пора отмежеваться.

Золотце прошёлся от стены до стены, затушил прямо в бокале недокуренную папиросу.

— Чтобы у нас были цели, потребности и конфликты, для начала придётся всё же выиграть Петерберг.

Глава 64. Как по нотам, часть первая

«Выиграть Петерберг» говорили те, кому страшно было произнести слово «отвоевать».

Плети не было страшно, но он испытывал неловкость. Умственную, не душевную. Можно ли назвать происходящее «войной»? Это грозное слово даже к Равнине относили со смущёнными полуулыбками. Всерьёз его произносили лишь в Порту, когда шли стенкой на стенку вопреки любым Пактам.

Петерберг не боялся войны, и в глубине этого факта имелось нечто категорически неверное. Это не война, это усталые от перехода люди, разбившие лагерь в полукилометре от казарм.

Слово gadh в таврском языке означает одновременно «человек», «сын» и «воин», поскольку каждый человек является сыном и воином. Каждый человек в таврском, равнинном мире. Но росы другие, росы не воины, им подобает бояться, иначе чем они отличаются от нас?

— Они ни за что не пойдут на штурм! — воскликнул генерал Каменнопольский, отрываясь от мембран малых динамиков. — Я знаю, вы что-то задумали, мне даже отчасти известно что, но… Посудите здраво, зачем им нападать? Мы фактически сидим в крепости, это было бы сущей глупостью, очевидной любому!

— А зачем вам было идти на расстрел Городского совета? — оглянулся Плеть. Радиотехника очаровывала генерала Каменнопольского: он быстро с ней освоился, однако так и не позволил себе поверить в то, что понимает, как работают эти коробки с проводками.

Радио являлось для жителей Петерберга обыденностью — когда-то оно вызывало ажиотаж как всякая новинка, однако давно уже опостылело, наскучило, затянулось пылью привычки. Но в праздничный день радостными становятся вдруг самые привычные вещи, родные стены и звон случайного омнибуса.

Накануне же войны торжество наполняет и радиоприёмники.

Плеть никогда не думал за других, и потому ему не было обидно, что росы не боялись, хотя таврский язык не считал их воинами; и всё же храбрость эта была храбростью ребёнка, бездумно хватающего рукой кипящий чайник. Росы по другую сторону казарм тоже не боялись. Усталые от перехода люди, разбившие лагерь в полукилометре от Плети, успели уже согреть котелки, вырыть первые

траншеи и оглядеться с любопытством детей, восторженно вскинувших глаза на первый в их жизни корабль.

— …Рядовой Багабаяшкин, Гнат Никитович. Рядовой Бапрелов, Ватутий Андреевич. Ефрейтор Баравихли. Рядовой Баранный, Клист Смурович, — бормотали большие динамики, — Рядовой Баремыка, Ван Жребьевич. Полковник Баренев, Арчибальд Дмитриевич. Рядовой Басяров, Саврасий Вальевич. Рядовой Беднячьё, Влас Власович. Рядовой Бедов, Врат Петронович. Подпоручик Бедоносцев, Юр Сергеевич. Поручик Безблагодатных, Карл Вратович. Рядовой Бездарников, Ван Галович. Капитан Белгемотов, Константий Трифонович. Поручик Белобережный, Дарий Воротьевич. Поручик Белоблудов, Гарий Вольдемарович. Рядовой Белобойников, Всеволодий Добрынович. Рядовой Беловязкин, Федюний Гнатович. Капитан Белогнёв, Александр Даниилович. Рядовой Белоголодцев, Ильян Стасьевич. Рядовой Беломотов, Сан Евгеньевич. Рядовой Белоцветов, Виктор Фимович. Подпоручик Белфигорский, Максимилиан Людвигович. Рядовой Бельян, Лад Тарьевич. Рядовой Беменький, Ригорий Вальевич. Рядовой Бескоряжич, Петрон Удьевич. Ефрейтор Бессребчук, Ухогляд Ванович…

Плеть почти не прятался, но росы по ту сторону казарм не спешили в него стрелять. Шершавой лапой бинокля можно было выхватить из их толпы красноватые лычки и красные носы, настороженно взъерошившиеся ружья и нахмурившиеся временными укреплениями телеги.

Неужели это — война? Неужели это воспевали, неужели это запрещали дикими законами Европы? Это ведь встреча двух зверей, но не тех, что рвут друг друга в клочки, а тех лишь, что чутко обнюхиваются, не забывая вздёргивать мех на холке повыше. Это нестрашно, и достоинства здесь можно проявить не больше, чем в быту.

Это танец.

Плеть слегка улыбнулся собственному мальчишеству. Он был спокоен. Нет смысла тосковать о том, что копыта небесных табунов не ступают на землю; нет смысла жаждать воплощения легенды. Война — это миф, и нет ей места в реальности. Она вырождается в стычку стенка на стенку, в обнюхивание, в танец. И это не то, о чём складывают песни, но в земном есть своя, земная красота.

— Они беспокоятся, — забеспокоился генерал Каменнопольский. — Запись из динамиков… У кого-то из них была там родня. Они догадались и беспокоятся.

— …Капитан Бицын-Рокоссовский, Дмитрий Сандриевич, — продолжали большие динамики, — Рядовой Благодарищин, Шурий Падонович. Ефрейтор Благонемый, Жудий Добрынович. Рядовой Благополучный, Мирон Никитович. Рядовой Благопристойников, Скобий Воротьевич. Поручик Бланбоне, Жиль Гаспарович…

А ведь это ещё только начало алфавита.

— С вашего позволения, генерал, у нас как раз весьма спокойно, — позволил себе высказаться денщик Каменнопольского; ему поручили сегодня малые динамики за страсть к техническим изобретениям. — Вы послушайте! На юге стреляют.

— Стреляют? — всполошился генерал.

— По динамикам.

Динамики были большие, малые и третьи. Большие располагались по всему кольцу казарм и глядели расширенными своими зрачками на столичных гостей. Именно из них рассыпались сейчас фамилии, каждая из которых падала на снег со щелчком, и — Плеть знал — каждую из которых кто-то поспешно подбирал с земли.

Это только начало алфавита. Догадка пролетит по кольцу нападающих, и большинство затаится, слушая издевательски медленный перестук фамилий. Ожидая. Надеясь. Боясь.