Пески Виды. Летопись тринадцати зеркал. Книга 2
Шрифт:
Аня почувствовала, как по коже пробежали мурашки. Захотелось увести свою проводницу подальше от негостеприимного поселения. Говоривший не шутил, а у стражи действительно было в достатке оружия. Но, в отличие от спутницы, Лета оказалась готова к такому повороту. Она выудила из седельной сумки коричневатую, отливающую перламутром чешуйку.
– Позволено ли будет скромным путницам внести посильный вклад в величие Альмандхакура? Всего лишь за позволение провести этот день в городе и пополнить запасы на рынке.
С минуту за окошком царило молчание. Суровые
– Всем страждущим попасть в прекрасный Альмандхакур, – протянул уже вполне миролюбиво гнусавый голос, – предписано уплатить по пять фелизонов за человека или единицу товара, сдать оружие и лишь после этого проходить.
– О, чтимый сборщик пошлин, – произнесла нараспев Лета, – грузов мы с собой не везём, как ни скорбно то, что не можем мы обогатить великий Альмандхакур! А из оружия у нас лишь моя Моату.
Похоже, Лета заучивала все эти подобострастные фразы наизусть. Аня кинула настороженный взгляд на пояс те-ранги, но та предусмотрительно спрятала свои кривые кинжалы подальше. Кроме обещанной чешуйки в окошко перекочевал и увесистый мешочек, в котором звякали довольно крупные железяки.
– Это у вас деньги такие большие? – не удержавшись, спросила Аня.
Лета удивлённо улыбнулась:
– Это обмен. Железо у нас редкость – в горах его добывают подземники, но с нами они только воюют. Поэтому всё, что содержит железо, ценно. Но если бы ценилось только железо, я была бы самой нищей те-ранги в трёх пустынях.
Лета хитро подмигнула подруге и зашагала к воротам.
– Можем идти? – неуверенно уточнила Аня.
Те-ранги в ответ пожала плечами:
– Нам не сказали, что нельзя, значит, можно.
И они двинулись вглубь «золотовеликого» Альмандхакура.
Несмотря на ранний час, город не спал. По длинной и широкой улице сновали темнокожие люди, змееходки и какая-то мелкая живность. Ане вспомнилось, как они с Нарсу заходили в Фор. Кажется, в прошлой жизни, и насколько разными были эти два города, настолько же уютнее было в порту на берегу северного моря. Может, из-за худых болезненных оборванцев, то и дело что-то клянчивших у прохожих. А может, потому что там она знала хоть кого-то, пусть и заочно. Там ей было к кому пойти. С нынешним же миром её связывала лишь тонкая ниточка по имени Лета.
Светлые, даже в предрассветных сумерках улицы, как ни странно, пахли какой-то стряпнёй и специями. Из-за оштукатуренных заборов в высоту домов слышался гомон человеческих голосов. Иногда – резкие звуки, похожие на булькающий собачий лай или шипение змееходок. Моату, которой приходилось особенно сложно на узких улочках города, отвечала своим соплеменницам коротким свистящим шиканьем.
А один раз даже грозно встопорщила гриву, заметив клетку с большой красноглазой кошкой, покрытой кое-где облезлой чешуёй. Кошка не осталась в долгу. Предупреждающе присев на лапы, она оскалила зубы и заурчала. Но хозяин – пожилой бедуин в поношенной одежде, ткнул в свою
– Смотри-смотри! Это кхата! – радостно указала на кошку Лета. – Если укусит – смерть. У неё в клыках яду больше, чем у трескучей змеи. Змееходки с ними воюют из-за яиц, которые откладывают в песок. Кхаты часто находят их и поедают. Ну тише, тише, Моату! Она в клетке.
– Песооок! – вдруг захрипел кто-то под самым ухом. Аня вздрогнула и отшатнулась.
Тощий, покрытый коростами человек в обносках сидел, привалившись к стене. Он выпучил бельмастые покрасневшие глаза и протянул пятерню к девочкам:
– Всё станет песком! Солнце высушит наши кости, и только жуки-посмертники будут сновать по ним туда-сюда. Пока и они не умрут в великом огне!
Аня поспешила отойти подальше, её передёрнуло от омерзения:
– Сумасшедший какой-то…
Лета грустно кивнула:
– Мату-химра говорит, после ухода Виды многие сошли с ума. От страха, голода или болезней.
– Может, ему помочь как-то? – с сомнением обернулась на кликушу Аня. Тот что-то бессвязно бормотал.
– Ох, сабихо, я бы и рада, но здесь даже целитель уже ничего не сделает – у него сухая горячка. И, судя по виду, остаётся разве что облегчить его страдания прохладой.
– Ой, а это я могу!
Аня аккуратно подняла над ладонью прохладу. Потом подула в сторону больного старика. Это, конечно, немного, но пусть ему будет хоть чуть-чуть прохладнее. Тем более, что день разгорался, превращая город в душную сковородку.
Но Лета, вдруг дёрнула Аню за руку:
– Не надо, сабихо! – тёмные глаза те-ранги смотрели на спутницу с тревогой. – Мату-химра говорила – не показывать в людных местах своих умений! Нельзя! Есть плохие люди, которые охотятся на таких…
Она огляделась. Аня тоже обернулась. На душе поселилась тревога. Но, кажется, никто не заметил её оплошности. Наконец, Лета немного расслабилась, вновь превратившись в беззаботную девочку.
– Ладно, идём! Нам ещё на рынок, а уже становится жарко.
По дороге Лета глазела по сторонам, будто пытаясь впитать здешние виды, хотя каких-то особенных пейзажей в Альмандхакуре не наблюдалось. Из-за домов и заборов тут сложно было разглядеть что-то дальше следующего угла. Ближе к базару на улицах стали попадаться люди, в основном, укутанные в светлые свободные одеяния, напоминавшие одежду земных арабов. Хотя несколько раз Аня заметила и худых, сильно загоревших людей, одетых лишь в набедренные повязки.
– Это пещерники, – шепнула Лета, проводив одного взглядом. – Брат рассказывал, что если попасть в их владения, они убивают всех людей пустыни, а когда их ловят пустынные шайки, или воины Альмандхакура, из них делают рабов, и тогда им приходится тяжело работать до самой смерти. Но они мало живут, потому что их плохо кормят и не дают защитной одежды.
– Жуть какая… – Аню передёрнуло. – Это же бесчеловечно…
– Это справедливо, – пожала плечами Лета. – Нас-то они сразу убивают, если встретят.