Песнь дружбы
Шрифт:
За тюлевыми занавесками сидела Вероника и вышивала своими изящными пальчиками. Иногда она вставала, так что Бенно видел ее голову, и отвечала улыбкой на его низкий поклон. Улыбалась она, правда, несколько рассеянно, но все же довольно приветливо. Ах, теперь дело уже не казалось Бенно таким безнадежным, как раньше, — раньше Вероника едва его замечала. Как чудесно было сознавать, что Вероника так близко от него, в каких-нибудь двадцати шагах от его крыльца, — дама с самыми красивыми в Хельзее ножками и окрашенными в красный цвет ногтями, единственная настоящая дама во всем городе!
Вероника
— Придется вам удовольствоваться моим обществом! — сказала Вероника.
Бенно был счастлив. Ее болтовня восхищала его — наедине Вероника была еще обворожительнее, чем в обществе. Никогда в жизни он еще не проводил вечер так мило и интересно.
Теперь он все чаще стал вечерами бывать у нее. Он мог приходить к ней через свой палисадник, так, чтобы его никто не видел. Вероника разрешала ему любоваться своими узкими руками и касаться губами накрашенных ногтей. Иногда он удостаивался и «дружеского поцелуя». Но когда он начинал настаивать на большем, она мгновенно отстранялась.
— Вы все испортите, Бенно! — говорила она, печально глядя на него. — Разве не говорила я вам, что вы должны немного потерпеть? Ведь я совсем, еще не знаю вас.
Потерпеть? Потерпеть? Никто не скажет, что это звучит безнадежно!
Великолепное лето! Дни стояли солнечные, и ночи тоже были теплые. Приехали уже первые туристы, и дела Вероники шли хорошо. Но каждый день часов около пяти она вешала на дверь записочку: «Ушла купаться, вернусь к семи часам». Нет, купанья она не пропускала ни при каких обстоятельствах! Обычно она заходила за Долли, и они шли к озеру поплавать.
Веронику и Долли связывала теперь самая искренняя дружба, они стали просто неразлучны. Вероника загорела: она была черна как негритянка; загар и худоба как нельзя лучше шли к ее золотистым волосам и крашеным ногтям; а Долли, которая сгорала от бушевавшей в ее сердце страсти, становилась, несмотря на это, все более пышной. Нюслейн торжествующе поглядывал на дочь, когда она шла через рыночную площадь и светлая грива, как факел, пылала над ее головой: вот это девушка так девушка! С такими бедрами можно произвести на свет не то что семью, а целое племя!
Да, лето было чудесное; но в один теплый летний вечер, когда небо пылало так многообещающе, для Долли внезапно наступила тоскливая осень. Ее слегка знобило, и она покашливала. Ей казалось, что смерть прикоснулась к ней. В этот вечер она вернулась к ужину в расстроенных чувствах. Лицо у нее было бледное, осунувшееся, она не могла проглотить ни кусочка.
— Что с тобой, Долли? — в ужасе спросила мать. — Тебя кто-нибудь испугал?
— Нет, нет, ничего, я чувствую себя прекрасно.
— Может быть,
— Нет, ничего у нас с ним не случилось.
Ничего не случилось с Гансом? О, именно, именно с Гансом! Все кончено, все пропало — все, все! Люди просто изменники и лгуны! Да что же случилось, ради бога? Что? Сегодня вечером она нашла в беседке у себя на даче тоненькую серебряную цепочку с голубоватой жемчужиной. Она лежала на плетеном стуле. Вот что случилось — разве этого мало? Это была жемчужина той змеи, лицемерки, которая постоянно так нежно ее целует. «Ах, милая Долли, ах, дорогая Долли!» Лучше всего было бы вообще не видеть больше этих людей! А Генсхен! Ну, с нее достаточно, вполне достаточно! Значит, она не ошиблась в свое время, когда ей показалось, что эта змея сунула ему записочку. А с каким возмущением эта бесстыжая тварь заявила ей тогда: «Оставь своего Ганса себе!» Долли провела ночь без сна. Разразилась сильная гроза. Долли видела, как вспыхивают молнии. Пусть они поразят его, пусть сожгут эту змею в ее павильоне из стали и стекла! Ну, обождите же, обождите!
Наутро Долли, вчера еще сгоравшая в огне страсти, походила на призрак. Увидев приближающегося Ганса, она спустилась в парикмахерскую. Генсхен был занят точкой бритв, он выглядел в это утро особенно свежим и красивым — должно быть, провел ночь лучше, чем она.
Долли дрожала. Она подошла к Гансу вплотную и поднесла к его глазам серебряную цепочку с жемчужиной.
— Посмотри, что я нашла в беседке, Генсхен! Ты не знаешь, что это такое? — спросила она срывающимся голосом.
Генсхен продолжал точить бритву, затем попробовал на ладони ее острие. На цепочку он бросил лишь беглый взгляд. Но нельзя же было от него требовать, чтобы он долго смотрел на нее, раз он возился с острой бритвой. Он сделал вид, что очень занят.
— Это, должно быть, цепочка Вероники! — небрежно произнес он.
Да, цепочка Вероники. И она нашла ее вчера вечером в беседке. Она лежала там на плетеном стуле.
— В беседке? Как же цепочка могла туда попасть?
— Об этом-то я тебя и спрашиваю! — закричала Долли вне себя от ярости.
Генсхен тихонько рассмеялся.
— В таком случае ты слишком много с меня спрашиваешь, — ответил он с улыбкой и взял другую бритву.
Вот какой это был притворщик! Он даже ничуть не смутился, глазом не моргнул. Казалось, что для него в эту минуту не существует ничего более важного, чем его несчастные бритвы! Он, право же, не знает, каким образом попала туда эта цепочка, — больше он ничего не может сказать. Ведь он в конце концов не., ясновидец!
Долли смерила его презрительным взглядом.
— Стыда у тебя нет! — крикнула она. — Между нами все кончено, так и знай!
Эта сцена так ее взволновала, что она была вынуждена тотчас же снова лечь в постель. После обеда она увидела, что Вероника с купальными принадлежностями в руках переходит рыночную площадь. Она последовала за ней. Ну, теперь эта змея получит по заслугам! Долли трепетала от ярости и жажды мести.
Ах, что за ужасная сцена произошла в купальне, на глазах у всех! Бесстыдство Вероники моментально взбесило Долли.