Песнь дружбы
Шрифт:
Тут что-то было не так! Бабетта тотчас же почуяла неладное и вмешалась. Ребенок должен уйти, ребенку незачем слушать, как родители ссорятся. Сейчас он еще мал, но через десять лет все злые слова всплывут в его памяти, — она это знает. Альвина должна увести ребенка в свою каморку, да и ей, Бабетте, лучше уйти. Но Антон попросил ее остаться. Ну что ж, Бабетта осталась охотно: она изнывала от любопытства.
Альвина увела разревевшегося мальчишку в свою каморку и уложила на кровать. Она и сама была страшно взволнована, колени у нее дрожали. Боже мой, какие взгляды он бросал на эту бедную женщину: у него были не глаза, а настоящие кинжалы. Она
Молодая женщина говорила, что в дальнейшем Антону не придется платить за мальчика. Это больше не нужно. Ее мать умерла и оставила ей двенадцать тысяч марок, поэтому-то она и приехала сюда. Ему незачем больше надрываться, работая по найму, — он может открыть плотничью мастерскую, у нее есть и дом, а все, что принадлежит ей, принадлежит, разумеется, и ему. Вот она и подумала, что он может немного облегчить свою жизнь.
Антон перебил ее.
— Меня не купишь! — громко закричал он. — Антона Хохштеттера нельзя купить за все сокровища мира, тебе давно уже следовало бы это знать!
Женщина в отчаянии снова заплакала.
— Неужели же ты не можешь простить, Антон? — жалобно проговорила она. — Я люблю тебя несмотря ни на что, Антон! Возьми заявление о разводе обратно! Возьми обратно!
— Когда реки потекут вспять!
— Я утоплюсь сегодня же вместе с ребенком, Антон!
— Как знаешь, Мария! Я тебе не мешаю! Тебе надо идти, Мария, иначе ты опоздаешь к поезду.
— Вот ужас-то! — Альвина заткнула уши. Подумать только! «Как знаешь, Мария!»
Ребенка позвали, и Альвина вынесла его в кухню. Антон подарил мальчику новенькую монету — одну марку.
— О, тебе незачем так тратиться! — произнесла с холодной насмешкой молодая женщина, презрительно бросив монету на пол. — У него денег больше, чем у тебя!
Они вышли. Антон пошел проводить их до шоссе.
Бабетта была мертвенно бледна и страшно дрожала. Она была так взволнована, что даже не могла плакать. Да, вот что творится на белом свете, хоть этому просто поверить трудно! Вот каков мир, вот каковы мужчины! Грубые, бессердечные. А женщины пусть себе топятся!
— Таков был твой отец, этот бродяга, — точь-в-точь таков, а я-то молила его тогда на коленях! — кричала Бабетта. — И что же он мне ответил? Я даже не хочу повторять, что он мне сказал. Тьфу, тьфу, тьфу! Надеюсь, ты еще с ним не спуталась, Альвина? Ах, не дай бог, дитя мое! Я ведь тебе мать!
Но тут внезапно вернулся Антон. Он брел как лунатик, отыскивая что-то — вероятно, свою шапку; у него были совершенно безумные глаза. Наконец он снова вышел, но когда он был в дверях, Бабетта не выдержала. Она вскочила и завизжала:
— Ты убийца, Антон!
Антон, по-видимому, ее не понял. Он тупо посмотрел на нее и закрыл за собой дверь.
В эту ночь Альвина не сомкнула глаз. Она решила завтра же написать столяру. Пусть приезжает к ней в Борн, если хочет, — почему же нет?
Антон не вернулся домой ни в эту ночь, ни в следующую. Но на третий день в шесть часов утра он неожиданно появился в домике Бабетты. Вид у него был измученный и жалкий, на лбу красовался глубокий шрам. Бог знает что с ним опять случилось! К его одежде пристала хвоя — по-видимому он ночевал в лесу. Бабетта приняла его весьма сдержанно.
— Послушай, Бабетта, — заговорил он с удивительным спокойствием. — Я хочу тебе кое-что
Неужели она так его назвала? Неужели?
— Я этого, наверное, не говорила, Антон, ты, должно быть, ослышался. Но боже мой, что это у тебя за шрам на лбу?
Антон покачал головой.
— Оставь шрам в покое, Бабетта, это не беда. Я налетел на дерево.
Нет, он вовсе не ослышался. Но так как он ее уважает, он и взывает к ее чувству справедливости. Поэтому он и пришел. «Убийца»! Пусть она рассудит, иначе он не успокоится.
— Слушай же, Бабетта!
Солдат уезжает на фронт, как только начинается война, в первые же дни, но перед отъездом он женится на девушке, которая ему нравится. Любовь ведь не позор. Ровно через двадцать месяцев он приходит в первый раз на побывку. Вот его жена, — а это что? Ребенок? Ребенок, а она ни слова не писала ему об этом? «Я хотела сделать тебе сюрприз», — говорит жена и бледнеет как снег; он рассматривает ребенка — ему не больше двух месяцев. Тут входит в комнату старуха. Солдат спрашивает старуху: «Сколько месяцев ребенку, мать?» Но старуха отвечает: «Отдохни сначала, поешь и выпей, потом будем разговаривать». Тогда солдат берет в углу свою винтовку и уходит. Наутро он справляется в управе: ребенку ровно шесть недель. У солдата десять дней отпуска, но через четыре дня он уже снова на фронте.
— Рассуди теперь, Бабетта, убийца я или нет?
Бабетта была страшно смущена рассказом Антона. Она прикинула: двадцать месяцев и шесть недель — нет, конечно не получается!
— Ах ты господи милостивый! — вздохнула она. — Не к чему и высчитывать. Есть на свете и дурные женщины, не только дурные мужчины, я знаю, — бесчестные женщины, без всякого стыда, настоящие шлюхи; кому ты рассказываешь? Неужели я сказала: «убийца», Антон? Нет, ты ослышался! Выпей стаканчик моей черничной настойки, тебе станет легче. Господь да смилостивится над этими бесстыжими женщинами! Ах, какой шрам, ты же мог расшибиться насмерть!
Антон кивнул.
— Даже сук сломался! — сказал он.
У него к ней просьба: все, что он ей рассказал, он доверил только ей; никто не должен этого знать. В конце концов опозорен-то ведь он сам, — Зачем же ему трубить об этом по всему свету?
Бабетта молчала, хотя ей вовсе не легко было молчать. Но когда она заметила, что Альвина не здоровается с Антоном и презрительно о нем отзывается, она все же сочла нужным намекнуть Альвине, что Антон ей кое-что рассказал, и теперь она совершенно изменила свое мнение о нем. Больше она ничего не может сказать. Во всем виновата жена, — больше она ничего не может сказать. А ребенок вовсе не сын Антона. Больше она» право же, ничего сказать не может.
12
Каждый день толстяк Бенно с сигарой во рту стоял на крыльце своего магазина. Теперь уже нельзя себе даже представить рыночную площадь Хельзее без Бенно; скоро он станет неотъемлемой достопримечательностью города. Издали он, право же, походил на надутую рекламную фигуру резиновой фабрики.
Рекламная фигура раскланивалась, улыбалась, пускала дым, порой спускалась с крыльца, проходила мимо окон магазина Шпангенберга и наконец в восхищении останавливалась перед витриной «Вероника. Моды»: изящное дамское белье, тонкие, как паутина, носовые платки, сказочные купальные костюмы.