Песнь Кали
Шрифт:
– Мистер Гупта,– представил я,– моя жена, Амрита.
Последовал обмен любезностями на хинди.
– Джентльмены, это наш… гид, мистер М. Т. Кришна. Он также будет нас сопровождать.
Джентльмены сухо кивнули, но Кришна просиял.
– Мы уже знакомы! Мистер Чаттерджи, вы меня не помните?
Майкл Леонард Чаттерджи нахмурился и поправил очки.
– А, не помните. А вы, мистер Гупта? Ну хорошо, это было несколько лет тому назад, когда я вернулся из прекрасной страны мистера Лузака. Я тогда подавал заявление о вступлении в Союз писателей.
– Ах да,–
– Да-да,– улыбнулся Кришна.– Мне тогда сказали, что моей прозе «недостает зрелости, стиля и строгости». Стоит ли говорить, что я не удостоился приема в Союз.
Все почувствовали себя в высшей степени неловко, кроме Кришны. И меня. Я начинал получать от этого удовольствие. И уже радовался тому, что взял с собой Кришну.
Мы поехали от отеля в восточном направлении в небольшом, битком набитом «„премьере“. На переднее сиденье втиснулись Гупта, Чаттерджи и водитель Чаттерджи в униформе. Насколько я мог видеть, одну руку водитель высунул из окна, другой все время поправлял фуражку, а рулил коленями. Результат не отличался от обычного.
Я сидел сзади, зажатый между Кришной и Амритой, державшей на коленях Викторию. Все мы обильно потели, но Кришна, по-моему, начал раньше, чем остальные. Стояла невероятная жара. После того как мы покинули отель с кондиционером, в фотоаппарате Амриты и очках Чаттерджи успели запотеть стекла. Было не меньше ста десяти градусов, и моя рубашка почти сразу же прилипла к спине. На захламленной площади напротив отеля сидели на корточках, задрав колени выше подбородка, сорок или пятьдесят мужчин. Перед ними на мостовой были разложены мастерки, доски для замеса извести, отвесы. Картина напоминала очередь безработных. Я спросил у Кришны, что они здесь делают, но он только пожал плечами и изрек «„Воскресное утро“. Такое высказывание, достойное дельфийского оракула, судя по всему, удовлетворило всех, так что я промолчал.
Проехав по Чоурингхи, мы свернули направо перед Радж-Бхаван – старым Домом правительства – и дальше проследовали по улице Дхарамтала. Влетавший в открытые окна воздух не приносил прохлады, а царапал кожу, как горячая наждачная бумага. Спутанные волосы Кришны шевелились, точно змеиное гнездо. Возле каждого знака «Стоп» или регулировщика водитель глушил двигатель, и мы сидели в потной тишине, пока машина не трогалась снова.
Мы проехали в восточном направлении по Верхней кольцевой трассе, а потом свернули на улицу Раджа Динендра, извилистую дорогу, которая шла параллельно каналу. От стоялой воды несло нечистотами. Голые дети плескались на коричневых отмелях.
– Взгляните,– приказал Чаттерджи, показывая направо, где стоял неимоверно красивый храм.– Храм Джаин. Очень интересный.
– Священники Джаин ни у кого не отнимают жизнь,– пояснила Амрита.– Когда они выходят из храма, то заставляют слуг подметать перед ними дорожку, чтобы не наступить по неосторожности на какое-нибудь насекомое.
– Они носят хирургические маски,– сказал Чаттерджи,– чтобы не проглотить нечаянно какое-нибудь живое существо.
– Они не моются,– добавил Кришна,–
Я кивнул, подумав про себя, что Кришна, должно быть, особо чтит этот пункт из устава служителей Джаин. Под воздействием обычных уличных запахов Калькутты, вони нечистот и Кришны я начинал понемногу шалеть.
– Их религия запрещает им есть все, что является живым или некогда таковым было,– радостно сообщил Кришна.
– Минуточку,– не выдержал я.– Тогда им вообще ничего нельзя. Чем же они тогда питаются?
– Ага – Кришна улыбнулся.– Хороший вопрос! Мы ехали все дальше.
Дом Рабиндраната Тагора находится в Читпуре. Оставив машину в узком переулке, мы вошли через калитку в еще более узкий дворик и, прежде чем войти в двухэтажное здание, разулись в небольшой прихожей.
– Из уважения к памяти Тагора этот дом почитают как храм,– торжественно объявил Гупта.
Кришна скинул сандалии.
– У нас в стране каждый общественный памятник рано или поздно становится храмом,– засмеялся он.– В Варанаси правительство построило здание с рельефной картой Индии внутри, чтобы просвещать невежественных крестьян в области национальной географии. Теперь это священный храм. Я видел, как люди там молятся. Есть даже свой праздник. У рельефной карты!
– Потише,– бросил Чаттерджи.
Он повел нас по темной лестнице. В комнатах Тагора почти отсутствовала мебель, но стены были увешаны фотографиями и заставлены витринами, в которых можно было увидеть все – от подлинных рукописей, которые, по-видимому, стоили целое состояние, до жестянок с любимым нюхательным табаком Мастера.
– Мы, кажется, одни,– заметила Амрита.
– О да,– подтвердил Гупта с улыбкой, делавшей его еще больше похожим на грызуна.– Музей обычно закрыт по воскресеньям. Нам предоставлена честь побывать здесь лишь благодаря особым договоренностям.
– Великолепно,– бросил я в пространство. Вдруг из динамиков на стене послышались записи высокого, писклявого голоса Тагора, читающего отрывки из своих стихотворений и напевающего некоторые из баллад.– Чудесно.
– Скоро должен появиться представитель М. Даса,– сказал Чаттерджи.
– Спешить некуда,– заметил я.
На стене висели большие полотна с написанными маслом картинами Тагора. Его стиль напомнил мне Н. С. Уайета – иллюстраторский вариант импрессионизма.
– Он получил Нобелевскую премию,– сказал Чаттерджи.
– Да.
– Он сочинил наш национальный гимн,– сообщил Гупта.
– Верно. Я просто забыл,– признался я.
– Он написал много великих пьес,– поведал Гупта.
– Он основал большой университет,– добавил Чаттерджи.
– Он умер вон там,– сказал Кришна.
Мы все остановились и проследили за направлением пальца Кришны. В углу было пусто, не считая нескольких сгустков пыли.
– Это было в 1941 году,– продолжал Кришна.– Старик умирал, угасая, как часы, в которых кончился завод. Здесь собрались несколько его учеников. Потом еще. И еще. Вскоре все комнаты заполнились людьми. Некоторые из них никогда даже не видели поэта.