Песнь ледяной сирены
Шрифт:
Правда, ликование утихало тем быстрее, чем больше ступенек оставалось позади. Лестница спиралью лежала вдоль залов башни, и дверь, ведущая на каждый из ярусов, была закрыта – ни малейшей щели, чтобы подглядеть, что ждало Сольвейг там.
Сестры-метелицы, что не знали усталости, летели вперед. Шумно переговаривались, на Сольвейг внимания не обращая. Самое обидно, она его обратить на себя не могла: рядом не было снега, на котором можно было писать, а для того, чтобы потянуть за рукав снежной шубки или тронуть за плечо духа зимы, она была недостаточно шустра. Точнее,
Стены башни оплетало ледяное кружево – словно вьющийся по городским стенам огненный плющ. Сольвейг, не удержавшись, на бегу коснулась узора рукой. И впрямь, ледяное. Может, своим дыханием его нарисовала Белая Невеста? Сердце, и без того измученное происходящим с ней, снова затрепетало. А что же Хозяин Зимы? Он тоже здесь? Неужели Сольвейг доведется увидеть властителей Крамарка?
«Вот глупая. Я всего лишь нанятая метелицами швея, – укорила она себя за тщеславие. – Все, что мне нужно: сшить снежные платья как можно скорей и потребовать от метелиц их плату».
Их пути сейчас наверняка разойдутся. Не станут же духи зимы стоять у Сольвейг над ухом, пока она не сделает последний стежок. Когда Сольвейг закончит работу, она даже не будет знать, где их искать… и как назвать тех, кого именно она ищет. Наверняка они – не единственные сестры-метелицы на всем Крамарке… и во всей заоблачной Полярной Звезде.
Сольвейг остановилась. Дождалась, пока раздраженные духи зимы, что успели улететь на несколько ярусов вниз, заметят пропажу и вернутся. Подышала на онемевшие от полета на морозном воздухе руки и попыталась написать что-то на оледеневшей стене. Вышло не очень удачно. Тогда она просто нацарапала ногтями слово «имя».
– Что она хочет от нас? – осведомилась младшая метелица.
Средняя пожала скрытыми шубкой плечами.
– Кажется, хочет знать, как нас зовут.
Духи зимы рассмеялись нестройным хором.
– Ох уж эти странные людские забавы. Мы же ветры. Зачем нам имена?
– Если тебе угодно, у нас уже есть имена – вьюга, пурга, поземка или метелица.
Сольвейг удивленно поморгала. Разве они не хотели отличаться друг от друга – одна метелица от другой? Разве не хотели быть ни на кого не похожими и вписать свое имя в историю своего народа? Или дети Хозяина Зимы не нуждаются в памяти о них?
Три духа зимы и потерявшая голос ледяная сирена продолжили путь. Сольвейг больше не задерживала метелиц.
В комнатушке, в которую ее привели, было лишь две швеи. И обе они были людьми – без малейшей примеси ледовой крови. Сольвейг поняла это с первого взгляда: по их бледным лицам, по стиснутым зубам и дрожащим пальцам. Они не могли согреться здесь, в промерзшей до основания башне, со снежным полотном на коленях и ледяными бисеринами, рассыпанными вокруг словно конфетти, которым бросались друг в дружку дети на празднике Возрождения, посвященном легендарному Фениксу.
Все же здесь было теплей, чем на верхних этажах, почти под облаками. Отчего, гадать не пришлось: в комнате причудливой формы – круглой, но с четырьмя скошенными углами,
«Зачем они… так?» – ошарашено подумала она. И тут же поняла – вряд ли саламандры по собственной воле, по одному только зову, явятся в башню духов зимы.
– Пожалуйста, призовите еще саламандр, – просительно шепнула юная швея с двумя длинными темно-русыми косами. Кивнула в сторону почти погасшего камина.
Сестры-метелицы больше не улыбались. Глядя на швею своими пронзительными голубыми глазами, медленно покачали головой. Удостоила ответом девочку с косами только средняя метелица.
– Будет слишком жарко. Материал растает. Даже несмотря на наши чары, он и без того едва выдерживает ваши прикосновения.
От самих ее слов, от взгляда и тона веяло холодом. Девочка с косами вжала голову в озябшие плечи.
Сестра-метелица кивнула старой швее:
– Дай ей инструменты и обучи всему.
За духами зимы закрылась дверь – тонкое ледяное стеклышко. Ни одна из метелиц, уходя, на Сольвейг даже не взглянула. Она растерянно повернулась к швее со светлыми – но не инеевыми – волосами и паутинкой морщин на лице.
– Хильда меня звать, – вздохнула та. – И чего вас, мелочь, так и тянет в эту треклятую башню?
Из короткой фразы Сольвейг сделала два вывода. Первый: Хильда здесь давно, и не раз наблюдала, как одна швея сменяет другую. Второй: большинство из них были совсем молоденькими – как сама Сольвейг или девочка с косами, что сейчас, ежась, шила.
Сколько же людей, что пропадали в снежных пустошах и лесах Крамарка, оказывались в Полярной Звезде?
– Ледяная, что ли? Сирена? – хмуро заметила Хильда, оглядев ее серебрящиеся волосы и легкий наряд. – Чего ж ты здесь забыла?
Сольвейг пожала плечами. У каждого из тех, кто когда-либо находился в этой комнате, были свои причины на то, чтобы согласиться работать на духов зимы в Полярной Звезде. Ей мучительно хотелось расспросить швей: неужели и их сестры-метелицы, вьюги-плакальщицы и пурги-пересмешницы спасли из холодных лап неминуемой смерти и привели сюда? Жаль, немота была плохим подспорьем любопытству.
Ей всучили в руки полотно из самого настоящего снега – будто осторожно вырезали корочку наста или крупинки рыхлого снега под ним связали между собой. Материя оказалась мягкой и пушистой, словно мех, но холодной, узнаваемой. Рассыпаться в руках она не спешила. Сольвейг оторвала от края и положила на палец одну хрупкую снежинку, поднесла ее к глазам. Прищурившись, она смогла рассмотреть исходящее от нее свечение – шлейф чьих-то искусных чар. Сверху Хильда положила рулон тонкий и ажурный, словно снятое со стен башни инеевое кружево. Последними в руки Сольвейг легли тонкие, словно человеческий волос, серебристые нити.