Песнь ледяной сирены
Шрифт:
Увидев руну и флакон, Эскилль решил, что это логично – если Бию никто не похищал, и она по собственной воле отправилась в Ледяной Венец, едва сбежав оттуда, то оружие против исчадий льда ей необходимо. Вопрос только, зачем? Может, Бия имела какие-то особенные счеты с вендиго? Вигго не сказал, от чего умер ее отец. Что, если он стал жертвой вендиго, и Бия решила отомстить?
Эскилль замотал головой. Глупость какая-то. Бия совсем не походила на охотницу – ни телосложением, ни нравом. Она дрожала от страха, убегая от вендиго, и уж точно не горела желанием
Может, он излишне все усложняет? Может, вернувшись домой, Бия так и не сумела избавиться от мыслей о вендиго и решила узнать побольше о том, чьей жертвой она чуть было не стала? С другой стороны, в ее поведении действительно достаточно странностей. Как минимум, то, что буквально час назад выяснилось в разговоре с Вигго: о похитителе Бия не сообщила, не говоря уже о том, чтобы оставить городским стражам его описание. Это действительно странно и недальновидно для того, кто только что вырвался из плена.
Эскилль решил не останавливаться на достигнутом. Он методично обыскал обе комнаты в доме, но ничего достойного внимания не обнаружил. Зато нашел полузакрытую шкафом дверь, ведущую в подвал.
Внутри – темно и холодно, судя по пару, облачком вырывающемуся изо рта. Эскилль снял перчатку. Спустя мгновение на ладони заплясал огонек, словно украденный у свечки. Врезанные в стены полки заставлены продуктами и соленьями – типично для подвалов Атриви-Норд.
И снова никакого сундука или его подобия. Ничего, что могли отпереть охранные символы. Но Бия неспроста оставила в кармане своего плаща записку. Ей отчего-то было важно, чтобы люди, которые найдут ее тело, найдут и ее зачарованный тайник.
Эскилль еще раз осмотрел подвал, пройдясь пальцами по его стенам. Ничего. Но ощущение некоей неправильности пришло не от дома Бии – оно гнездилось у него внутри.
Исчадия льда чувствительны к пламени, он же чувствителен к морозу и льду. В Эскилле достаточно огня, чтобы прикрыть подобно заплатке его уязвимость, но это не значит, что он не может ее ощущать. Каждый раз, столкнувшись лицом к лицу с сильной стужей, Эскилль чувствовал, как пробуждается огонь в его крови, стремясь ее согреть, не допустить, чтобы кожа заиндевела от холода, а пальцы онемели и перестали слушаться. Вот почему после каждого патруля он проверял броню-«кокон» – рьяная стихия могла прожечь ее защитные символы.
Прямо сейчас Эскилль чувствовал оживающее в нем пламя. Так кипяток обжигает горло и губы и горячит тело крепкий алкоголь.
Сосредоточившись, он понял, что защитная реакция его стихии начинает действовать, когда он находится рядом со странным каменным ящиком в углу подвала. Ящик был длинным и пустым, но, силой воли притушив свое пламя, Эскилль ощутил исходящий изнутри лютый холод. Там было что-то еще. Вот только дно – или же крышка второго яруса, обманчиво спрятанного под первым – отказывалась поддаваться. Прищурившись, Эскилль разглядел три нацарапанных на камне квадрата и нарисовал на них знаки-ключи с прощальной записки Бии.
Раздался тихий щелчок, вверх выдвинулись железные скобы.
Пока в душе Эскилля боролись шок и недоумение, он окинул взглядом темные волосы. Приподнял холодное веко и заглянул в васильковые глаза. Для того, кто мертв уже неделю, отец Бии – а это, без сомнения, был именно он – сохранился прекрасно. Со стороны и вовсе казалось, что он просто спит крепким сном. Так оно, впрочем, и было, вот только отсутствие сердцебиения говорило о том, что ему уже не проснуться.
Стало ясно, отчего Бия так хотела, чтобы тело ее отца нашли. Островитяне верили, что душа – это искры, подобные огненным брызгам, взмывающим вверх от костра. Искры жизни спрятаны в теле человека – в его крови, коже и даже костях. В его мозге, что дает память, в сердце – что жизнь если не дает, то сохраняет. После смерти человека искры души угасают не сразу – чем больше о нем говорят, тем дольше они живут.
Но чтобы душа умершего получила шанс на перерождение, необходим Обряд Пепла.
Бия не могла допустить, чтобы ее отец упустил этот шанс. Она хотела, чтобы его тело предали огню. Вот только отчего-то вплоть до собственной гибели прятала отца в каменно-ледяной колыбели.
Эскилль вернулся в крепость. Голова была словно набита ватой, вместо мыслей – глухая пустота. Он около получаса стоял у окна, с высоты глядя на заснеженный двор крепости – не хотел спускаться в свой подвал, хоть его и не ждало там мертвое тело.
– Вот ты где, – раздалось за спиной.
Огненный серафим казалась уставшей и бледной – тренировка явно выдалась выматывающей. Подойдя к окну, Аларика застыла напротив Эскилла. Глаза честные, виноватые.
– Не хочу ругаться, – примирительно сказала она. – Знаю, со мной бывает непросто. Я, наверное, кажусь тебе высокомерной…
– Иногда, – невольно улыбнулся Эскилль.
Аларика вскинула руки, смеясь:
– Справедливо.
– Но я уважаю тебя за смелость и отчаянность, за то, что ты готова пойти на многое, чтобы добиться своей цели. За то, что ты сбежала из дома, чтобы стать охотником на исчадий льда. Это достойно уважения, правда.
– Спасибо, – тихо выдохнула она. – Мне было нужно это услышать.
Аларика сняла его перчатку, их пальцы переплелись. Эскилль привычно содрогнулся – некоторые страхи так просто не вытравишь, не заглушишь. Но если она будет рядом… Пожалуй, он сможет привыкнуть.
«Если я буду с ней… Я же поступлю… верно?»
Знать бы, кому он задает этот вопрос.
Эскилль будто просил разрешения забыть ту, что каждую ночь приходила к нему во снах, полных музыки и снега. «Она – где-то там, далеко, а Аларика – рядом».
Но было еще кое-что, куда более значительное, чем расстояние. Аларика была огненным серафимом. Скрипачка – ледяной сиреной и, как и любые создания с магией Хозяина Зимы в крови, до смерти боялась пламени.