Песнь любви

Коллектив авторов

Так я служил ему, и разделял его трапезы, и беседовал с ним до истечения тридцати девяти дней, а в ночь на сороковой день юноша обрадовался и сказал: «О брат мой, слава Аллаху, который спас меня от смерти, и это случилось по твоему благоволению и по благословению твоего прихода. Я прошу Аллаха, чтобы он вознаградил тебя и твою землю! Прошу тебя, о брат мой, нагрей мне воды, я умоюсь и вымою себе тело». «С любовью и охотой», — ответил я и нагрел ему воды в большом количестве, и внес ее к юноше, и хорошо вымыл ему тело мукой волчьих бобов, и натер его, и прислуживал ему, и переменил ему одежду, и постлал для него высокую постель. Тогда юноша подошел и кинулся на постель, сказав: «О брат мой, отрежь нам арбуза и полей его соком сахарного тростника».

Я вошел в кладовую и нашел хороший арбуз, который лежал на блюде. Нужно было разрезать его, и я спросил юношу: «О господин мой, нет ли у тебя ножа?» — а тот ответил: «Вот он, над моей головой, на той верхней

полке». И я торопливо встал и взял нож, схватив его за конец, а, когда стал спускаться назад, моя нога споткнулась, и я свалился на юношу с ножом в руке. И сообразно тому, как было написано в безначальности, нож вонзился юноше в сердце, и он тотчас же умер.

И когда он закончил свой срок, я понял, что убил его, и испустил громкий крик, стал бить себя по лицу и разорвал на себе одежду и воскликнул: «Поистине, мы принадлежим Аллаху и к нему возвращаемся!». О мусульмане, одна только ночь оставалась этому юноше до истечения опасного срока, о котором говорили звездочеты и мудрецы, и предел жизни этого красавца должен был наступить от моей руки! О, если бы мне не резать этого арбуза! Это поистине бедствие и печаль! Но пусть Аллах свершает дело, которое решено!

Когда я осознал, что убил его, то встал и поднялся по лестнице, и насыпал обратно землю, и окинул глазами море, и увидел корабль, рассекавший море и направлявшийся к берегу. Я испугался и сказал: «Сейчас они придут и найдут их дитя убитым. Эти люди узнают, что я убил его, и убьют меня несомненно!». Тогда я подошел к высокому дереву и влез на него, и закрылся его листьями, но едва успел усесться на верхушке, как появились рабы и с ними дряхлый старик, отец юноши. Они подошли к тому месту и, сняв землю, нашли дверь и спустились, и увидели, что юноша лежит, и его лицо сияет после бани, и одет он в чистое платье, и нож воткнут ему в грудь. И они закричали, и заплакали, и стали бить себя по лицу, и взывать о горе и бедствии. На долгий час старец лишился сознания, и, рабы подумали, что после своего сына он не будет жить.

Они завернули юношу в его одежды и накинули на него шелковый плащ, затем вышли к кораблю, и старец шел позади них. Увидав своего сына лежащим, он упал на землю и в отчаянье посыпал голову прахом, и бил себя по лицу, и вырвал себе бороду. Он подумал о смерти своего сына и заплакал еще сильнее, а вскоре лишился чувств. Тогда один из рабов поднялся и принес кусок шелковой материи, и старика положили на скамью и сели у него в головах. Все это время я сидел на дереве над их головой и смотрел, что происходит. И сердце мое поседело, прежде чем стала седою моя голова, из-за забот и печалей, перенесенных мною. И я произнес:

Велики блага тайные Аллаха, Что скрыты от ума мужей разумных. Как много дел тебе противны утром, А вечером они приносят радость! Как часто нам легко вслед за мученьем! Так облегчи же грусть больного сердца!

И старец оставался без сознания, пока не приблизился закат. А потом он очнулся, и, увидев своего сына, с которым случилось то, чего все опасались, он стал бить себя по лицу и по голове, произнося:

Разлукой с любимыми все сердце истерзано, И слезы из глаз моих струятся потоками. Далеко желанное ушло, о печаль моя, Что ныне придумаю? Скажу что? Что сделаю? О, если б не видел я ни разу возлюбленных! Владыки мои, как быть? — Стеснились пути мои, И как мне утешиться утехой, когда взыграл Огонь страсти в душе моей и ярко пылает там? О, если бы с ними я искал своей гибели! Меж мною и ими связь, которую нельзя порвать. Аллахом молю тебя, доносчик, помягче будь! И пусть единение меж нами продлится век. Как было прекрасно нам, когда единил нас дом, И жили в блаженстве мы четой неразлучною, Пока не сразила нас стрела расставания. А кто может вынести стрелу расставания? Когда поразило нас в любимом несчастие, В едином во дни его, исполненном прелести, Сказал

я, а речь судьба уж раньше промолвила: «О, если б, дитя мое, не кончился жизни срок!» Каким бы путем тебя мне встретить немедленно? Душой я бы выкупил тебя, если б приняла. И если скажу: «Он солнце», — солнце заходит ведь. А если скажу: «Луна», — луна ведь зашла уж. О, грусть по тебе моя! О, горе от рока мне! Нет жизни мне без тебя, так что ж развлечет меня? В тоске по тебе отец погиб твой; с тех пор как ты Повергнут кончиною, стеснились пути мои. И взоры завистников упали на нас в сей день. Пусть тем же воздастся им! Как скверны поступки их!

Он издал крик, от которого дух его расстался с телом, и рабы закричали: «Увы, наш господин!» — и посыпали себе головы землей, и еще сильнее заплакали. И они положили своего господина на корабле рядом с сыном и, распустив на судне паруса, скрылись с моих глаз. Тогда я слез с дерева и спустился в подземелье, и стал думать о юноше. Мой взгляд упал на некоторые из его вещей, и я произнес такое стихотворение:

Я таю в тоске, увидев слезы любимых, На родине их потоками лью я слезы. Прошу я того, кто с ними судил расстаться, Чтоб мне даровал когда-нибудь он свидание.

Потом я вышел из подземелья и днем ходил по острову, а ночью спускался в помещение. И прожил на острове таким образом с месяц, глядя на тот его конец, что лежал к западу. И всякий раз, как проходил день, море становилось мельче, пока на западной стороне не стало мало воды и прилив ее не прекратился. Когда же месяц прошел до конца, море с той стороны высохло, и я обрадовался и убедился в спасении. И, войдя в оставшуюся воду, я вышел на берег материка и нашел там кучи песка, в котором ноги верблюда погрузились бы по колено. Укрепив молитвами свою душу, я пересек эти пески и увидел огонь, блестевший издалека ярким пламенем. И путь мой устремился туда, и, надеясь там найти облегчение, я произнес:

Надеюсь, что, может быть, судьба повернет узду И благо доставит мне — изменчиво время! — И помощь в надеждах даст и нужды свершит мои, Ведь вечно случаются дела за делами.

Я пошел на огонь, и, подойдя чуть ближе, обнаружил, что это дворец. Ворота его были из желтой меди, и, когда над ними засияло солнце, дворец засветился издали, и мне показалось, что это огонь.

И обрадовался я, увидев его, и сел напротив ворот, но даже не успел расположиться, как появились десять юношей, одетых в роскошные платья, а с ними седой и древний старик. И я подивился их виду и тому, что все были одинаково кривы на правый глаз. Встретив меня, юноши пожелали мне мира и спросили, что со мной случилось и какова моя история. И я рассказал им, какие бедствия исполнились в жизни моей. Они изумились моему рассказу и позвали с собой, и привели во дворец. Я увидел внутри десять лож, расположенных вокруг, а постель и одеяло на каждом из них были голубые. Посередине стояло небольшое ложе, на котором, подобно остальным, все тоже было голубое. Мы вошли, и юноши поднялись на свои ложа, а старец взошел на то маленькое, стоявшее посередине, и сказал: «О юноша, живи в этом дворце и не спрашивай о том, что с нами и почему у каждого из нас нет правого глаза». Потом старец поднялся и подал каждому еду в особом сосуде и питье в отдельном кубке, и мне — в том числе, а после они сидели и расспрашивали меня об испытаниях, выпавших на мою долю, о том, что случилось со мной, и я рассказывал, покуда не прошла большая часть ночи.

А тогда юноши сказали: «О старец, не принесешь ли то, что нам назначено? Время уже пришло». Старец отвечал: «С любовью и охотой», и, поднявшись, вышел в кладовую, а возвратился, неся на голове десять блюд, каждое из которых было накрыто голубым покрывалом. Он подал блюдо каждому из юношей, затем зажег десять свечей и поставил их перед каждым, а после снял покрывала, под которыми оказался пепел, толченый уголь и сажа от котлов. И все юноши обнажили руки и заплакали, и застонали, и вычернили себе лица, и разорвали на себе одежду, и стали бить себя по лицу, и ударять себя в грудь, говоря: «Мы сидели, развалившись, но болтливость нам навредила!». И они продолжали это, пока не приблизилось утро. А тогда старец поднялся и нагрел воды, юноши вымыли себе лица и надели другие одежды, чем прежде.