Песнь молодости
Шрифт:
— Почему ты сегодня такой невеселый? Случилось что-нибудь? Поссорился с Бай Ли-пин? — с улыбкой спросил Лу Цзя-чуань, повернувшись к другу, и похлопал его по широкому плечу…
— Вот именно — случилось! — горячо откликнулся Ло Да-фан. — Эта девчонка совершенно испортилась! Я ошибся в ней… Она разлюбила меня… Ничего не поделаешь… Но зачем она лезет к Сюй Нину? Он уже несколько лет дружит с Цуй Сю-юй. Хорошая пара, а этой бесстыднице на все наплевать. Прежде Ли-пин горячо интересовалась всем новым, и я по-настоящему любил ее. Но сейчас она даже книги перестала читать, не ходит на
Лу Цзя-чуань молча кивнул головой, подумал с минуту, затем сказал:
— Друг мой, я уверен, что ты одержишь верх над своими чувствами: любовь — это всего лишь любовь… — Он внимательно посмотрел на Ло Да-фана, и в уголках его губ мелькнула озорная улыбка.
Тот шутливо ткнул его кулаком и, словно сам с собой, тихо заговорил:
— Верно! Я понимаю твою мысль… Но вот что удивительно. Почему ты, человек, обычно избегающий разговоров с женщинами, был сегодня так внимателен к этой Линь Дао-цзин? Ты беседовал с ней несколько часов подряд! Разве ты забыл, что у нее, как выражается Бай Ли-пин, «висит на шее камень»? Я знаком с ее мужем — это верный последователь доктора Ху Ши. Я хотел привлечь этого парня к нам, но это оказалось не так легко.
— Не мели вздора! — уже далеко не шутливым голосом прервал его Лу Цзя-чуань. — Я давно уже от мужа своей сестры знал настроения и мысли Линь Дао-цзин. Мы должны помочь ей. Она всем сердцем тянется к справедливости. Надо вырвать ее из среды, в которую она попала. Когда Линь Дао-цзин работала учительницей в Бэйдайхэ, она сильно переживала события «18 сентября» и горячо спорила с моим родственником, доказывая ему, что Китай не может погибнуть. Что же касается твоих намеков, то разве… А лучше не болтай чепухи!
Ло Да-фан улыбнулся.
— Шучу! Шучу! Я все прекрасно понимаю. Ради нашего общего дела ты совсем забываешь о себе. Мне просто было удивительно, что ты столько времени просидел с этой девушкой. Ты похож на монаха-проповедника, давшего обет целомудрия. Я бы так не смог. Для Бай Ли-пин… Эх, лучше и не вспоминать о ней!
— Я вовсе не монах, — задумчиво проговорил Лу Цзя-чуань. — Но сейчас обстоятельства складываются так, что некогда о себе думать.
Даже в эту новогоднюю ночь улицы были почти пустынны. В тусклом свете уличных фонарей редко-редко где-нибудь на перекрестке мелькал случайный прохожий. Перед тем как распрощаться, Лу Цзя-чуань и Ло Да-фан заговорили о своей учебе и работе. После возвращения из Нанкина Лу Цзя-чуань не мог больше оставаться в университете. Бросив учебу, он стал заниматься исключительно партийной работой.
— Ты должен всячески использовать связи твоего отца в университете… — сказал он Ло Да-фану. — Многие наши товарищи больше не могут работать легально. Поэтому ты и Сюй Хуэй должны делать все возможное, чтобы пока не вызывать ни малейших подозрений у наших врагов. Могу тебе сообщить, что Ли Мэн-юй находится сейчас на таншаньских угольных копях. Он ведет работу среди шахтеров.
— Это правда? — Ло Да-фан остановился. Глаза его засияли от радости. — Лу Цзя-чуань, я тоже хочу поехать к рабочим,
— Не говори глупостей!.. До свидания! — Лу Цзя-чуань заметил впереди человека. Пожав товарищу руку, он, покачиваясь, пошел по улице, горланя пьяным голосом какую-то песню.
Вскоре он исчез в одном из переулков.
Перед началом занятий Юй Юн-цзэ вернулся в Бэйпин. Войдя в комнату и окинув ее взглядом, он отметил, что здесь все так же, как прежде: та же кровать, книжная полка, ваза для цветов, печка. Изменилась только его Дао-цзин. Молчаливая и нелюдимая прежде, она теперь что-то весело напевала, возясь у печки. Но больше всего Юй Юн-цзэ удивили ее глаза: красивые, но печальные раньше — они излучали радость, словно озера под лучами осеннего солнца.
«Юношей влюбленных узнаю по их глазам…» — пришла на ум Юй Юн-цзэ фраза из «Анны Карениной», и предчувствие какого-то несчастья вдруг охватило его. Он неспокойно вглядывался в Дао-цзин. Воспользовавшись тем, что она ненадолго ушла в лавку за овощами, он поспешно перерыл все чемоданы, ящики, книги на полке и даже заглянул в корзинку для бумаги под столом. Однако подозрительного ничего найти не удалось. Он заметил лишь несколько запрещенных книг, лежавших на столе и на кровати, и нервно заморгал, испуганно пробормотав:
— Конечно, кто-то завлекает ее на опасный путь!
Встретив вернувшегося из деревни мужа, Дао-цзин с радостью принялась готовить обед. Пока он ел, она рассказала ему о своих новых друзьях, о тех изменениях, которые произошли в ее взглядах, и о радости, наполнявшей теперь ее душу. Дао-цзин считала, что не должна ничего скрывать от своего мужа. Он хмуро слушал ее, потом вдруг изменился в лице, отбросил палочки для еды и сказал:
— Дао-цзин, я не ожидал в тебе таких перемен! Я раз и навсегда требую, чтобы ты покончила со всем этим… Это опасно! Стоит тебе один раз надеть красную шапку, как ты ее потеряешь вместе с головой!
Эти слова вызвали у нее гнев. Она еще ничего не сделала, лишь познакомилась с несколькими свежими людьми, прочитала две-три книги — и это уже грозит ей гибелью! Дао-цзин с презрением посмотрела мужу в глаза и через некоторое время, с усилием подавив в себе раздражение, произнесла слова, которых никогда бы прежде ему не сказала:
— Юн-цзэ, чего ты так разнервничался? Ведь ты и сам недоволен тем, что японские ботинки попирают нашу землю. Почему же нам с тобой не сделать что-нибудь полезное для родины?
— Я думаю, я думаю… — невнятно забормотал Юй Юн-цзэ. — Дао-цзин, я думаю, что это дело нам не по силам. Ведь есть правительство, есть армия, а что можем сделать мы, молодые, неопытные люди? Драться голыми руками? Выкрикивать лозунги каждый может. Ты знаешь, что и я принимал участие в патриотическом студенческом движении, но это было в прошлом. Сейчас… сейчас я считаю, что лучше всего — это полностью отдаться учебе. Мы с тобой создали семью, и нам надо ее укреплять…
— До чего ты глуп! — раздраженно прервала его Дао-цзин. — Именно ты занимаешься тем, что выкрикиваешь лозунги. На словах ты герой, а на деле просто трус!