Песнь молодости
Шрифт:
Дао-цзин постепенно начала успокаиваться. Он прилег возле нее и продолжал:
— Ну, не сердись на меня, милая. Хочешь, я тебе расскажу одну смешную историю? Когда я был маленький, мы были хорошими друзьями с У Фу — сыном этого старика. Они жили напротив нас, и я частенько бегал вместе с ним на пруд купаться. Я родился, когда отцу было уже пятьдесят лет, поэтому родители берегли меня как зеницу ока. Мать не разрешала мне купаться, и я бегал к пруду тайком. У Фу вместе с другими ребятишками помогал мне в этом. Стоило кому-нибудь из домашних появиться поблизости, они становились вокруг меня и загораживали собой. Я, конечно, был очень рад, что домашние меня не найдут,
— Смешно, — холодно ответила Дао-цзин. — Но почему сегодня ты даже не предложил старику маньтоу?
— Как это не предложил? — Юй Юн-цзэ заговорил более уверенно. — Что же мне, жалко, что ли? Когда отец умрет и я стану хозяином всего имущества, я тотчас же, как Лев Толстой, раздам всю землю крестьянам.
— Разда-ашь? — звонко спросила Дао-цзин, пристально глядя на него. — Труд крестьян вскормил и вспоил тебя, а ты еще будешь считать себя «благодетелем», отдав им землю!
Юй Юн-цзэ промолчал. «До чего же своевольны бывают эти женщины!»
Однажды к Юй Юн-цзэ пришел какой-то студент. Он был похож на спортсмена — в узких хлопчатобумажных брюках и теннисных туфлях — и выглядел грубоватым и сильным. У него были большие ясные глаза. Когда он вошел в комнату, Юй Юн-цзэ представил его Дао-цзин:
— Это Ло Да-фан. Он учится в университете на историческом факультете, — затем повернулся к гостю: — Линь Дао-цзин — моя жена.
Ло Да-фан пожал руку Дао-цзин и, сердечно улыбнувшись, сказал:
— Ну вот, теперь мы знакомы. Ты сейчас не учишься и не работаешь?
Дао-цзин покраснела. Но, чувствуя, что Ло Да-фан искренне интересуется ее жизнью, она кивнула головой. Затем Дао-цзин подошла к мужу и стала слушать их беседу.
— Послушай, Юй, ты сейчас увлекаешься древней литературой?
— Да, я ведь учусь на литературном факультете, поэтому приходится копаться в древних книгах. Но я это дело очень люблю. А ты как? Все еще занимаешься спасением государства?
— Нет! — ответил Ло Да-фан, уклоняясь от дальнейших расспросов, и снова заговорил об учебе Юй Юн-цзэ. — То, что ты глубоко изучаешь нашу литературу — это очень хорошо и необходимо. Но постарайся не попасться на удочку Ху Ши, который заведет тебя в тупик. Знаешь его тезис: «Учитесь — этим вы спасете родину!» А это… — Его насмешливые, с искринкой глаза остановились сначала на Юй Юн-цзэ, а затем на Дао-цзин. Задорно усмехнувшись, он воскликнул: — О друзья, хотите, я вам процитирую один из шедевров доктора Ху Ши?
— Подожди, подожди, я хочу спросить тебя кое о чем, — поспешно прервал его Юй Юн-цзэ. На его лице появилась неестественная улыбка, — твой отец, я слышал, близко знаком с Ху Ши. Какие у них отношения сейчас?
— Ты спрашиваешь, какие отношения между отцом и доктором Ху Ши. Гм… Их водой не разольешь! Они вместе изучают прагматизм Джона Дьюи, чтобы затем преподнести его китайцам. Словом, хотят обрадовать нас открытием: «Материнское молоко нужно только тогда, когда есть новорожденный». Такие концепции им нужны для того, чтобы помочь империалистам и феодально-милитаристским кликам подчинить страну. Слушай, Юй, зачем тебе понадобился Ху Ши?
— Да так просто, — чуть заметно усмехнулся Юй Юн-цзэ. — Я сейчас читаю труды Ван Го-вэя и Ло Чжэнь-юя [40] ,
40
Ван Го-вэй и Ло Чжэнь-юй — китайские литературоведы описываемого в книге периода. (Прим. автора.).
Ло Да-фан громко рассмеялся.
— Есть много весьма эрудированных профессоров, почему тебе понадобился именно Ху Ши? Давай я тебя представлю кому-нибудь другому?
Юй Юн-цзэ старался скрыть свое недовольство. Ему очень не хотелось спорить с Ло Да-фаном в присутствии Линь Дао-цзин. Поэтому, неопределенно кивнув головой, он переменил тему разговора:
— Послушай, Ло, что с вашей делегацией, которая ездила в Нанкин для проведения патриотической демонстрации? О ней нет никаких вестей. Что с Ли Мэн-юем? Вот талантливый парень!
— Ты закопал себя в кучу старых книг, и до тебя не доходят никакие новости! — Ло Да-фан поднялся со стула и оглядел маленькую комнату. Он с интересом рассматривал ее хозяев и одновременно неторопливо отвечал Юй Юн-цзэ:
— После того как студенты, ездившие в Нанкин, были арестованы и возвращены в Бэйпин, семнадцатого декабря нанкинское правительство внезапно учинило кровавую расправу над нанкинскими студентами. Ты слышал об этом? Гоминдан показал свое истинное лицо. Ты ведь знаешь, что руководил всей поездкой в Нанкин Ли Мэн-юй? Так вот, после возвращения в университет он попал под надзор полиции и последнее время где-то скрывается. — Умолкнув на мгновение, Ло Да-фан горящими глазами посмотрел на Юй Юн-цзэ, а затем на Линь Дао-цзин и, нахмурившись, продолжал:
— Юй, вы с женой молоды и не должны терять смелости и отваги, свойственной молодости! Вы в силах бороться — значит, вам следует включиться в борьбу. Ведь во время нашей поездки в Нанкин ты, Юй, даже оставшись в Бэйпине, все равно горячо поддерживал нас.
— Да, — ответил Юй Юн-цзэ. — Я и теперь не отступаю, но что толку выкрикивать лозунги и размахивать кулаками? Я придерживаюсь своих собственных методов борьбы за спасение родины.
— Твои методы борьбы, по-видимому, состоят в том, что ты перестал читать книги, переплетенные по-европейски, а читаешь наши древние фолианты, и в том, что, сняв студенческую форму, ты нарядился в длинный халат, — произнесла насмешливо Дао-цзин. Она инстинктивно чувствовала правоту Ло Да-фана. Ей казалось, что в нем есть что-то, что делало его похожим на Лу Цзя-чуаня, которого она встретила в Бэйдайхэ.
Юй Юн-цзэ прежде носил короткую студенческую куртку. Но с тех пор, как он начал штудировать древние книги, стал носить чисто «национальный костюм». Летом он надевал шелковый халат или же халат из бамбукового волокна и матерчатые туфли на многослойной, тоже матерчатой подошве; зимой на длинный халат, подбитый ватой, надевал синий холщовый халат, на голову широкополую шляпу, а на ноги стариковские туфли на толстой подошве, похожие на два маленьких корабля.
Дао-цзин была не по душе его манера одеваться: ведь под одеждой старика и дух становится старческим.