Песнь об Ахилле
Шрифт:
— Прямо сейчас?
— Ну да, а что? — удивленно взглянул он на меня. А что?
Когда я встал, чтоб идти за ним, мои ноги пронзила боль после долгого сидения на холодном камне. В груди дрожало что-то, чему я не знал названия. Спасение, опасность и надежда — все вместе.
Мы шли молча сквозь продуваемые сквозняком залы и пришли наконец в маленький покой, где были только большой ларь и табуреты для сидения. Ахилл показал на один, с кожаным сидением, натянутым на раму, и я
Ахилл открыл ларь. Вынул оттуда лиру и протянул мне.
— Я не играю на лире, — сказал я ему.
Он удивленно поднял брови на эти слова. — И никогда не играл?
Почему-то мне не хотелось его разочаровывать. — Отец не любил музыку.
— Ну и что? Тут же нет твоего отца.
Я взял лиру. Она была прохладной и гладкой. Пальцы мои скользнули по струнам, я услышал тихий музыкальный вздох — это была та самая лира, которую я видел в день приезда.
Ахилл снова нагнулся к сундуку, извлек еще один инструмент и присоединился ко мне.
Он пристроил ее на коленях. Дерево было резным, позолоченным, и сверкало — за лирой хорошо следили. Это была лира моей матери, которую отец послал в виде платы за мое содержание.
Ахилл тронул струны. Нота сорвалась, теплая и звучная, сладостно чистая. Мать всегда подвигала кресло поближе к аэдам, когда они приходили, так близко, что отец ворчал, а слуги перешептывались. Я вдруг вспомнил темный блеск ее глаз в огнях очага, когда она следила за руками певца. Лицо ее было, как у человека, страдавшего от жажды.
Ахилл тронул другую струну, и нота зазвучала глубже. Его рука взялась за колок, повернула его.
Это была лира моей матери, едва не сказал я. Эти слова дрожали у меня на губах, а за ними толпились другие. Это моя лира. Но я молчал. Что бы он ответил на такое заявление? Это теперь была его лира.
Я сглотнул, в горле пересохло. — Красивая.
— Мне отец дал, — сказал он беспечно. Только то, как бережно его пальцы держали ее, удержали во мне поднимающуюся ярость.
Он не заметил. — Если хочешь, можешь взять.
Ее дерево, я знал, гладко и знакомо так же, как моя собственная кожа.
— Нет, — ответил я, с болью в груди. Перед ним я рыдать не стану.
Он начал что-то говорить, но тут вошел наставник, человек неопределенных лет со смозоленными руками музыканта. Он нес собственную лиру темного орехового дерева.
— Это еще кто? — спросил он. Голос у него был груб и громок. Ну да, музыкант же, не певец.
— Это Патрокл, — сказал Ахилл. — Он не играет пока, но он научится.
— Только не на этом инструменте! — рука потянулась отобрать у меня инструмент. Мои пальцы тут же стиснулись на лире — она не была такой красивой, как материна, но все равно это был царственный инструмент. Я не собирался сдаваться.
Но мне не пришлось.
Наставник рассердился, однако промолчал. Ахилл отпустил его, он сел и сухо сказал:
— Начинай.
Ахилл кивнул и согнулся над лирой. Я не успел задуматься над его вмешательством — он коснулся струн, и все мои мысли исчезли. Звуки были чисты и сладки, как вода, и ярки, как лимонная кожица. Подобной музыки я ранее не слыхивал. Она согревала как огонь, а ощущением напоминала полированную слоновую кость. Она волновала и успокаивала одновременно. Несколько прядей упали Ахиллу на глаза, пока он играл. Они были так же светлы, как струны, и так же сияли.
Он остановился, убрал со лба волосы и повернулся ко мне.
— Теперь ты.
Я затряс головой, я чувствовал себя столь наполненным, что боялся пролить и каплю. Я не мог играть. Ни за что, если мог слушать его.
Ахилл снова прикоснулся к струнам, и вновь зазвучала музыка. Теперь он подпевал себе, переплетая аккомпанимент с чистым высоким дискантом. Голова его склонилась набок, и я увидел его горло, нежное как у олененка. Легкая полуулыбка изогнула левый углок рта. И я понял, что тянусь к нему.
Когда все окончилось, я ощутил пустоту в груди. Я смотрел как Ахилл складывает лиры, как закрывает сундук. Он поклонился на прощание наставнику, который кивнул в ответ и вышел. Мне понадобилось время, чтобы прийти в себя и заметить, что Ахилл ждет меня.
— Теперь пойдем поговорим с отцом.
Я не представлял, как у меня получится говорить, так что просто кивнул и пошел за ним прочь из покоя и по извилистым переходам к царской зале.
Глава 5
Ахилл оставил меня у отделанной бронзой двери Пелеева зала для приемов. — Подожди здесь.
Пелей сидел в другом конце зала, в кресле с высокой спинкой. Человек в летах, которого я прежде видел рядом с царем, стоял подле — видно, они совещались. Очаг слегка дымился, было жарко, и покой казался меньше, чем на самом деле.
Стены были увешаны гобеленами и старинным оружием, которое до блеска натирали слуги. Ахилл прошел мимо них и преклонил колена у ног отца. — Отец, я прошу меня простить.
— Что? — поднял брови Пелей. — Ну, говори. — Оттуда, где я стоял, его лицо показалось мне холодным и недовольным. Неожиданно я испугался. Мы явно прервали разговор — Ахилл вошел, даже не постучавшись.
— Я забрал Патрокла с его занятий. — Мое имя странно прозвучало в его устах, я почти не узнал его.
Старый царь сдвинул брови. — Кого?
— Менетида, — ответил Ахилл. Сына Менетия.
— А… — Пелей вгляделся туда, где, стараясь не двигаться, стоял я. — Того мальчика, которого наставник по искусству боя хотел выпороть.