Песнь Пророка
Шрифт:
– Убьем… это, - приказывает Кусланд.
Он не успевают дойти до одержимой, как около нее возникают призраки, выползшие из тумана. Они кидаются, защищая ее, и не дают подступиться.
Только Рэм оказывается так близко, как нужно. Его это вовсе не радует, но он пытается реабилитироваться в глазах Серых Стражей.
Храмовник делает шаг вперед. Призрак рядом занят Винн, он его не замечает. Тогда Рэм наконец набирается уверенности и замахивается своим огромным мечом.
– Что ты с ней сделал?!
– кричит он.
– Что ты с ней сделал?!
Призрак
Он поднимает голову. Одержимая тянется к нему, а все слишком далеко и слишком заняты духами, чтобы его спасти.
Разрубив напополам еще одно создание тени, Эйдан замечает Рэма, но все так же не может подступиться к нему. Он видит, как руки твари обвивают тело юного храмовника, изгибаясь подобно змеям. Проскальзывая под доспех, длинные пальцы выдирают ремни, соединяющие пластины кирасы. Когти впиваются в открывшуюся плоть и растягивают в стороны, чтобы посмотреть, что у него внутри.
Рэм падает в лужу собственной крови, его лицо проезжается по щербатому камню, сдирая кожу. Рука в предсмертном жесте тянется к животу. Не то для того, чтобы прикрыться, не то для того, чтобы помешать через образовавшееся отверстие вываливаться кишкам. Они так и остаются на его руках, когда он закрывает глаза.
Становится слишком поздно, чтобы спасти его, Кусланд наконец разбирается со своим призраком и рвется вперед. Ему кажется, что в нем что-то меняется. Он не видит лицо Сарики, когда убивает тварь, которой она стала. Даже тогда, когда ее тело менялось, и она становилась жуткой тварью, он видел в ней всего лишь магессу. Запутавшуюся девушку, милую и простую, для которой дар магии стал началом ее конца.
Но теперь перед ним зверь. Отвратительный, скользкий и смертоносный.
– Это было… эффектно, - замечает Зевран, вытирая кинжалы от черного осадка, который остался на них после встречи с плотью призраков.
– Жаль парнишку.
– Он… он даже не пожил, - вздыхает Винн.
– Как и она.
Она знает, что должна была предвидеть это. Сарика была слишком слаба, чтобы противостоять демонам своей души. Если бы она сразу попыталась парализовать ее, пока она перевоплощалась, тогда бы… она бы не успела призвать призраков. Они бы не помешали им, и Рэм не погиб бы так глупо.
– Что мы будем делать дальше?
– спрашивает Алистер.
– Я имею в виду, после того, что… этого.
Эйдан не смотрит на него. Перед глазами все еще белокурая девчушка и трусоватый паренек. То, что с ними сделали демоны. Демоны, которые должны быть уничтожены. Как звери. Звери вместе со своими клетками, готовыми в любую минуту сломаться и выпустить в этот мир кусок темноты, уничтожающей все вокруг.
– Никто не должен покинуть башню, - отвечает он, поднимая голову.
– Мы не можем больше рисковать.
Винн молчит. Она надеется, что они все-таки найдут
Зевран молчит. У него нет поводов не согласиться с принятым решением.
Алистер молчит. Он смотрит на разорванное тело храмовника и думает, что мог бы оказаться на его месте.
Кусланд молчит. Он знает, что есть вещи, которых больше не вернуть.
Они идут дальше.
…
Гаррет столько раз видел, как сильные маги отдаются соблазну и превращаются в монстров, что его картины почти не напугали.
Конечно, для командора это было впервые. Запертый в Круге среди десятков демонов и сумасшедших магов. Хоук подумал, что и сам бы не сразу придумал, как поступить.
– И, вы знаете, мне не было страшно, - сказал Савитр, подойдя ближе.
– Не было. Когда она превратилась.
Кусланд сглотнул, но все так же молчал.
– Я был в той комнате, - улыбнулся маг, - из которой выбежала Сарика. Они прошли ее, не став проверять. Меня спасла эта девчушка. Конечно, я не был так опасен, как она. Но моего духа могли принять за демона, и кончил бы я на чьем-нибудь мече. Посвящать всех в свои опыты - это же… неэтично. Но я не жалею. Она все равно была слишком ничтожна. Даже не попыталась сопротивляться греху своего тела. Как еще одна особа. Гаррет Хоук, вы знаете, о ком я говорю.
Гаррет представил, как вытягивается его собственная рука сквозь прутья, он хватает Савитра за воротник и затаскивает его голову внутрь. Видение быстро прошло.
– Не знаю, о чем ты.
– Вы не знакомы с ней лично, но вы о ней наслышаны.
…
Для кого-то видеть Мередит без доспеха странно. Или страшно. Она кажется кем-то совсем другим в теплом бархатном костюме, синем как воды Недремлющего моря. Не крепким воином, не бесстрашным рыцарем-командором, а просто усталой женщиной, не раз пожалевшей о том, что взвалила на свои плечи бремя ответственности.
Но Хоук уже не удивляется.
Он приходит не в первый раз. Он не соблюдает дистанцию. Он может это. Город обязан ему жизнью.
На нем пиджак и брюки, и он без оружия. Гаррет доверяет Мередит, она это знает. Нехотя ей приходится признать, что он первый, с кем она говорит, не держась за рукоять меча. Не в буквальном смысле, конечно же.
Мередит бросает на него короткий взгляд и освобождает кресло в углу, в котором он привык сидеть, от кипы бумаг, не уместившихся на столе. Ей нужно много работать.
Хоук не спрашивает разрешения, когда лезет в шкаф. Он вытаскивает пару бокалов и ставит на край столешницы. Теплое вино, что он принес, пахнет алычой. Терпкое, антиванское. Оно ей нравится.
Он устраивается в своем кресле с бокалом. Вино переливается охрой в свете ламп. Гаррет делает вид, что любуется, и не касается его, пока рыцарь-командор не поднимает свой бокал. Мередит тоже умеет делать вид, что доверяет, поэтому безбоязненно пригубляет алычу. Приятный запах, температура добавляет определенный шарм и вязкость, когда оно тает прямо на языке.