Песнь торжествующей любви
Шрифт:
Малаец восстановил ширму.
– Браво, друг мой! Браво! – воскликнул Иннокентий.
Венедикт вышел из-за ширмы.
Малаец появился со старинной бутылкой странной формы, стоявшей на металлическом подносе в окружении яшмовых пиал.
Венедикт разлил вино. Оно текло золотистой густой струей.
– Это вино из Шираза, – сказал он.
Малаец обнес всех, они подняли рюмки.
– Но скажи мне, как ты это делаешь? Это же какое-то приспособление, которого мы не видим. Не так ли? Тяготение
– Может, – прервал его Венедикт. – Мне – может.
– Не хочешь ли ты сказать, что ты в своих путешествиях стал этаким сверхчеловеком… Что ты обладаешь сверхъестественными способностями?
Валерия выпила вина.
– Нет, это естественные способности человека, но они развиты до полного своего раскрытия. Хотите посмотреть, где я был? – внезапно спросил он.
– Посмотреть? У тебя с собой дагерротипы? – спросил Иннокентий.
– Нет. Просто я могу сделать так, что вы это увидите…
И он, приблизившись к друзьям, сделал несколько пассов перед ними.
Внезапно бледное небо вокруг налилось напряженным красным цветом, фигура Венедикта на его фоне засветилась голубым, раздался вой ветра, возник вихрь, и все трое оказались в каком-то восточном городе, где по улицам ходили люди и верблюды, но наши путешественники будто парили над ними, светясь тем же голубоватым светом.
– Я был здесь в самом начале своего пути. Здесь я начал познавать истину, в той чайхане… – указал Венедикт на приземистое здание. – А дальше я прошел семь стран, все тайны мира открылись мне…
Пустыни и величавые реки возникали перед взором путешественников. Восточные базары и празднества, скульптуры богов и храмы.
Снеговые громады тибетских пиков возвысились перед ними. Валерия замерла в восхищении, а Венедикт продолжал:
– …и я стал совершенным. Я познал абсолют. Теперь никакие земные заботы и чувства не тревожат меня…
– А любовь? – вырвалось у нее.
– И любовь…
Их полет продолжался, пока перед ними не распахнулось звездное небо, а потом темнота поглотила их, чтобы вернуть на ту же террасу, над которой уже горели в небе звезды.
Малаец подал своему господину индийскую скрипку. Верх ее обтягивала голубоватая змеиная кожа, тростниковый смычок имел вид полукруглый, а на самом его конце блистал заостренный алмаз.
– Этот инструмент подарил мне один индус… – сказал Венедикт и приложил скрипку к подбородку.
Раздалась музыка, которая внезапно обрела силу, зазвучала многоголосьем – страстная мелодия, преобразившая Венедикта.
Он хищно скрючился, его глаз блистал, а смычок в руке был более похож на оружие – на длинный нож или на саблю.
Валерия подалась вперед ухватившись
Алмаз на конце смычка яростно вспыхивал, Венедикт раскачивался ва такт мелодии и внезапно оборвал игру, уронив руку со смычком.
– Что это такое? Что ты нам сыграл? – воскликнул Иннокентий.
– Эту песнь я услышал на Цейлоне… Мелодия местной народности. Она слывет там песнью удовлетворенной любви… – медленно и, казалось, вяло отвечал Венедикт, но при последних словах он метнул огненный взгляд на Валерию.
– Повтори нам.
– Нет, этого повторить нельзя. Да и поздно. Вам следует отдохнуть, и я устал, – Венедикт подошел к креслу Валерии и наклонился, чтобы поцеловать ей руку.
Она протянула ему ладонь, все еще находясь во власти музыки. Венедикт сжал ее крепко и приложил тыльной стороной к губам, не отрывая от Валерии пристального взгляда. Она сделала другой рукой жест, как бы пытаясь защититься, но он смычком в левой руке легонько щелкнул по запястью Валерии, и ее рука безжизненно опустилась.
Венедикт пожал руку Иннокентию, но как-то сухо, по-деловому, и удалился.
Иннокентий взял жену под руку, и они направились в спальню.
– Не принял ли он там индийскую веру? – говорил на ходу муж. – Если так, то нам трудно будет понять друг друга… Вообще, он сильно изменился, ты не находишь?
Валерия не отвечала.
В спальне она присела на край супружеской кровати и принялась рассеянно раздеваться. Иннокентий облачился в пижаму, поцеловал жене руку и лег под одеяло.
– Ты чем-то недовольна? – спросил он, видя, что она не ложится.
– Нет, просто немного болит голова, – она надела ночную длинную и тонкую рубаху, подошла к застекленной двери, ведущей в ночной сад.
Ветер шевелил листья, в глубине горели газовые фонари, белели скульптуры.
– Спокойной ночи, – Иннокентий повернулся набок и закрыл глаза.
Она всматривалась в ночной сад. Бабочки бились о стекло. Она приблизила лицо к самому стеклу, напряженно следя за бабочками, пытающимися преодолеть невидимую преграду.
Внезапно она отпрянула от окна. Из темноты сада неподвижно смотрел на нее слуга-малаец. Потом он повернулся и последовал дальше по аллее, ведя под уздцы белого жеребца.
Они скрылись за кустами.
Валерия легла в постель и долго смотрела на колеблющиеся на потолке отсветы фонарей. Наконец она прикрыла глаза.
За тонкой занавеской, прикрывающей прозрачную дверь, вновь показалось лицо малайца. Он еле заметно улыбался. Потом двумя пальцами поймал бившуюся о стекло бабочку и размозжил ее.