Песнь вторая. О принцессе, сумраке и гитаре.

Атрейдес Тиа

Судя по словам фанатиков, Пророк уже совсем близко, и не позже завтрашнего дня подойдет со своей ордой к Хурригсе. Всего на несколько минут убийца задержался, раздумывая, не проще ли будет подождать жертву прямо в городе, где добраться до проповедника будет несравненно легче, и скрыться потом без малейших проблем. Но представил себе, сколько народу будет расплачиваться за его промедление собственными жизнями, разозлился и обругал своего Тёмного покровителя, вечно алкающего крови, последними словами. А заодно и себя, за трусость. У него так и чесались руки сподобить фанатиков поскорее встретиться с их богом, раз уж они так этого хотят, но вряд ли распаленная проповедью толпа

оценила бы его бескорыстную помощь по достоинству.

Неподалеку от северных ворот Лунный Стриж зашел в таверну. Как ни странно, темный душный зал был набит битком - городская стража напивалась с утра пораньше с трогательном единении с бандитскими мордами, городскими нищими и совсем уж невразумительной публикой. Но пообедать ему все же удалось, как и не встрять в одну из многочисленных мелких пьяных стычек. Заплатив изумленному владельцу заведения серебряную монету вперед, он снял себе комнату на три дня. Не то что он собирался тут жить, но переться к пророку под видом менестреля, с ног до головы увешанным оружием стал бы только полный идиот. Да и что за бродяга с парой полных кошелей? Хилл сложил все лишнее попросту на кровать, оставив себе только пару метательных ножей - их наличие не должно было вызвать особых сомнений в его безобидности, - гитару и тощий заплечный мешок с запасной рубахой, флягой и половиной хлеба. С сожалением распрощался с тщательно подобранным снаряжением, навряд ли удастся за ним вернуться, и покинул таверну, не прощаясь, благо спрыгнуть из окна второго этажа на пустой задний двор не представляло проблем.

Из многочисленных слухов Лунному Стрижу удалось понять, что Пророк подходит к городу с северо-запада, то есть искать его нужно несколько левее Имперского тракта. Карту этих мест он запомнил ещё в Суарде, и достаточно оказалось одного только названия "Кривые осинки", чтобы сориентироваться на местности. Лунному Стрижу предстоял совсем короткий путь по проселкам, не больше трех с половиной лиг. И то, он рассчитывал встретить бандитский сброд раньше - в двух лигах от Хурригсы было большое село на берегу речки Ворки, отличное место для ночной стоянки банды.

***

– Не, Кабан, зря ты так. Бабы, они... короче, ну как без баб-то, а? Ты сам посуди! Вот вернешься ты домой, а там жёнка твоя... пирогов испекла, борща наварила, румяная да горячая... чем плохо-то?

– Ну да! Пока я тут воевал, она-то, небось, к мельнику бегала! Правильно Пророк говорит - всё зло от баб! Сосуд скверны, во!

– Подумаешь, к мельнику! Дашь ей в глаз разок-другой, чтоб крепче любила, да в койку. И никакого мельника больше не вспомнит... у тебя баба-то дома осталась? А, Кабан?

– Дома, дома... гнида. Вернусь, убью гадину!

– Эт зачем же?

– А чтоб не смела на меня пасть разевать! Я её поил-кормил, и не бил почти, а она, холера, в меня горшком запустила на прощанье! Не, ну ты представляешь, вот так прямо взяла горшок-то, с кашей, и как в меня кинет! Во гадина! И говорит, мол, уйдешь, так и не возвращайся, не муж ты мне. Точно убью! Это ж надо, на меня, на кормильца-то, руку поднять...

– Эй, заткнитесь оба!
– бритоголовый в белом балахоне повелительно поднял руку, призывая свой небольшой отряд к порядку. Десяток бородатых мужиков послушно притихли и вернулись в жалкое подобие военного строя. Предводитель принял самый важный и значительный вид, на какой только был способен, то есть напыжился, нахмурился и упер левую руку в худой бок, правую простирая навстречу выехавшей из-за поворота дороги крестьянской телеге.

– Кто такие? Куда идете?
–

Бритоголовый изо всех сил подражал непосредственному начальству, пытаясь придать пронзительному тенорку раскатистость и внушительность, но получалось не очень. Но двое крестьян постарше и совсем молодой парень, едущие на телеге, похоже, впечатлились и быстренько попрыгали с телеги на землю, почтительно опуская глаза и комкая в руках шапки.

– Мы, эта... с Полянок мы, да. Местные... эта, вот морквы там, свеклы, значить, везем... да, - отозвался самый почтенный из поселян, робко и с опаской поглядывая на шайку неумытых мужиков с дубинками и ржавыми железками, изображающими из себя мечи, и с надеждой - на типа в белом балахоне.
– Слыхали мы, что сам... Пророк... вот... для армии, значить, да, морква-то. Ещё вот пива бочонок, сам варил, да.

– Ну-ка, покажьте, добрые люди, что там у вас за морква!
– бритоголовый, как и его шайка, несколько оживился при упоминании пива, и полез в телегу, смотреть.

– Да вот, Вашмилсть, моркво-то... а вот пиво...
– второй крестьянин живо сдернул с телеги драненькую холстину, явив на обозрение груду овощей и изрядный потемневший от времени бочонок, явственно отдающий кислым хмелем. Бритоголовый презрительно окинул взглядом корнеплоды, и быстренько наложил лапу на бочонок.

– Пиво, говорите? А знаете ли вы, добрые люди, что Великий Пророк наш сказал о пиве?
– он придал голосу суровость и торжественность.

– Неа, Вашмилсть... не знаем...
– крестьяне дружно и с почтительным любопытством уставились на белый балахон.

– Пиво пити веселие ести! Ибо то не вино демонское, а напиток простой, для честного народа потребный!
– под эти слова предводителя на лицах остальной шайка, уже подобравшейся вплотную к вожделенному бочонку, расцвели довольные ухмылки.

– Слава Пророку!
– несколько мозолистых грязных рук ухватились за бочонок, и пробка из него вылетела. Разбойнички наперебой подсовывали под пенистую струю родной деревенской кислятины кружки и котелки, у кого что было, и в считанные минуты опустошили бочонок наполовину. С белобалахонистого типа тут же слетела половина спеси, и, размытый пивом, поутих фанатичный блеск в глазах. Крестьяне же стояли чуть в сторонке, ожидая, пока доблестные народные освободители утолят жажду.

Довольно рыгая и хрустя грязной морковкой - на закуску к кислятине и морква сгодится - белобалахонистый Новый Священник с хозяйским видом обошел телегу кругом. Вдруг ещё чего полезного найдется? И приметил с другого краю странный сверток в потрепанной рогожке.

– А это что?
– и, не дожидаясь ответа, принялся его потрошить.

– Это моя гитара, Ваша Милость, - впервые подал голос самый младший из селян. Бритоголовый наконец разглядел его, и разулыбался ещё довольнее.

– Гитара? Ну-ка, поди сюда!
– паренек подошел, глядя на не него с наивным любопытством и улыбкой деревенского придурка.
– Откуда ты такой взялся?

– Брожу вот, Вашмилсть, по деревням, добрые люди вот с собой позвали, на Пророка посмотреть, - синие глаза паренька доверчиво сияли восхищением.
– А правда, вы святой, а? Я никогда раньше святых не видал...

– Так это не из вашей деревни мальчик?
– бритоголовый кинул строгий взгляд на крестьян.

– Не, Вашмилсть, по дороге к нам прилип. Да он безобидный совсем, Вашмилсть, вона, песенки пел.

– А спой-ка, парень, спой!
– остальные разбойнички поддержали бритоголового нестройными радостными воплями. Ну чем не праздник? Пиво задарма, сколько влезет, да ещё под музыку! Только баб не хватает для полного счастья.