Песни мертвых детей
Шрифт:
— Не будем беспокоить его без особой причины, — ответила бабушка.
Бабушка с дедушкой всегда так говорят. Дедушка ждал шесть месяцев, прежде чем решил, что его Большое Ры достаточно серьезно, чтобы побеспокоить врачей. Бабушка с дедушкой считают, что врачей зовут, только когда нужно удостоверить, что дела совсем плохи. Понятно, если тянуть целую вечность, то дела непременно будут плохи. Меня это всегда раздражало. Именно поэтому дедушка теперь умирает. И он это заслужил, подумал я.
— Нет, — сказала бабушка. — Я приготовлю тебе хорошую чашку чаю с медом.
Боль
— О господи, — вздохнула бабушка. — Добавлю в чай капельку парацетамола.
Она вновь дотронулась до моего лба.
— О-о, — сказал я, поскольку меня опять пронзила боль. — Очень больно.
Бабушка встала. Она выглядела больше и сильнее обычного.
— Пойду принесу тебе парацетамол.
Она ушла.
Я слышал, как они с дедушкой шепчутся на кухне. До них дошло, что им придется подниматься и спускаться по лестнице с опасными для жизни подносами. Что они могут споткнуться и упасть.
Черный паук у меня в голове принялся плести паутину. Боль прекратила перекатываться из стороны в сторону. Черным лаком она покрыла меня всего — изнутри и снаружи.
Вернулась бабушка с чаем. Она заставила меня привстать и проглотить две таблетки, а затем выпить полстакана воды.
Я откинулся на подушку и попытался заснуть. В ноздри ударил больничный запах дезинфицирующего средства, которым бабушка чистила ковер на лестничной площадке.
Около одиннадцати я услышал дверной звонок Эндрю пришел узнать, что со мной стряслось и почему я не появился. Остальные ждали снаружи, на велосипедах. Я был настолько слаб, что не мог пошевелиться. Под левой рукой лежал мишка. Я слышал, как бабушка говорит, что, вероятно, завтра мне станет лучше.
Время от времени бабушка входила ко мне в комнату, приносила чай с медом, который я не пил, потому что ненавидел его и ненавидел бабушку за то, что она мне его таскает. Мне до смерти хотелось апельсинового сока.
Будучи полной тупицей, бабушка продолжала таскать мне чай «Эрл Грей», вкус которого всегда казался мне похожим на старушечью мочу. Бабушка знала, что я терпеть его не могу. Она точно знала. Но она продолжала таскать мне этот вонючий чай. Наверное, потому, что считала старушечью мочу самым полезным лекарством.
Я вспотел. У меня пересохло во рту. У меня кружилась голова. У меня не было сил.
— Лучше чувствуешь себя, дорогой? — спрашивала бабушка.
Я что-то стонал в ответ.
Она снова и снова клала ладонь мне на лоб.
— Худшее скоро будет позади, — говорила бабушка.
Вот в этом она была права.
Она выходила и заходила.
Однажды, когда она была внизу, у меня случился очередной приступ боли. Прошло уже больше трех часов с того времени, как меня вытошнило. И мне становилось все хуже.
Мое тело меня больше не интересовало. Я думал, что если смогу избавиться от боли, то будет классно избавиться заодно и от дурацкой жизни, которая приносит такую боль.
Нет смысла описывать, какую именно я чувствовал боль, потому что, как только я
Около шести часов случился совсем уж нестерпимый приступ, и я вырубился.
Бабушка внизу слушала «Арчеров» [5] и потому поднялась лишь через пятнадцать минут.
Разбудить она меня не смогла, даже с помощью криков и шлепков, и тогда до нее дошло, что пора побеспокоить доктора.
Вид у меня был такой, словно я уже умер. Волосы прилипли к стянутому от сухости лбу. Кожа стала серой, дряблой и холодной.
Бабушка знала, что если человек выглядит так, будто скоро умрет, то доктор не против, если его побеспокоят.
5
Радиосериал из жизни деревенского семейства.
Минут десять бабушка с дедушкой горячо спорили.
Дедушка сказал, что, по его мнению, местный медпункт уже закрыт. (Было семь двадцать вечера.) Дедушка считал, что надо подождать до утра и посмотреть, как я себя буду чувствовать.
А бабушка повторяла как заведенная:
— Мне кажется, дело серьезное.
После того как она произнесла эту фразу около ста миллионов раз, до дедушки дошло, что дело серьезное.
Дедушка отыскал номер в местном телефонном справочнике, набрал его, попал не туда, извинился, повесил трубку, вновь набрал, услышал сигнал «занято», повесил трубку, снова набрал, дозвонился.
Когда на том конце провода стали расспрашивать о симптомах, дедушке все же пришлось передать трубку бабушке.
— Да, его тошнит. По всему ковру. Да, у него жар. Чтобы сбить температуру, я дала парацетамол. Да, сейчас он в постели, занавески задернуты. Ну, он жаловался, когда я включала свет, да. Я не знаю, он сказал, что больно. Я подумала, что, может, это из-за того, что он не так давно упал с дерева. Приступы? По-моему, у него их нет. Приступы? Вы говорите, приступы? Ну, кажется, он спит. По-моему, около часа. Да, я только что пыталась его разбудить. Нет, не проснулся. Что? Прямо сейчас?
Бабушка повесила трубку.
— Они едут, — сказала она. — Они считают, что дело серьезное.
С этого момента события развивались в ускоренном темпе.
Врач прибыл через десять минут.
Доктор вошел ко мне в комнату один. Ноздри его дернулись, ощутив кислый запах дезинфекции, исходящий от ковра.
Я с ним уже встречался — мне тогда делали прививки и давали сахарный кубик от полиомиелита.
Доктор вошел в комнату, когда у меня начался сильнейший приступ. Я походил на дрожащего пса.